Читаем Разведка и шпионаж. Вехи тайной войны полностью

Разведка и шпионаж. Вехи тайной войны

С каким наслажденьем жандармской кастойя был бы исхлестан и распятза то, что в руках у меня молоткастый,серпастый советский паспорт.Я волком бы выгрыз бюрократизм.К мандатам почтения нету.К любым чертям с матерями катисьлюбая бумажка. Но эту…Я достаю из широких штаниндубликатом бесценного груза.Читайте, завидуйте, я — гражданинСоветского Союза.

Теперь его звали Михаил Евгеньевич Орлов — это имя он выбрал сам. Среди предложенных ему квартир в Москве ему понравился Дом на набережной. Сам он объяснил это так: «Я ведь бывший моряк, а этот дом стоит рядом с рекой». В ближнем Подмосковье ему выделили участок под дачу, и в звании майора «моряк невидимого фронта» Орлов был зачислен на службу в Краснознамённый институт (КИ) имени Ю.В. Андропова КГБ СССР (ныне Академия внешней разведки) специалистом-консультантом по США. В Москву приезжала его мать, с которой они тепло общались. На службе он познакомился с преподавательницей по имени Лена, и вскоре они поженились.

Колоссальное впечатление на него произвела встреча с легендарным Кимом Филби. Не почувствовал ли он тогда в словах старого разведчика нотки разочарования окружающей советской действительностью времён «перестройки», когда рушились прежние иделы Морального кодекса строителей коммунизма, включавшего такие заповеди, как:

• Добросовестный труд на благо общества: кто не работает, тот не ест

• Коллективизм и товарищеская взаимопомощь: каждый за всех, все за одного

• Честность и правдивость, нравственная чистота, простота и скромность в общественной и личной жизни

• Дружба и братство всех народов СССР, нетерпимость к национальной и расовой неприязни

• Братская солидарность с трудящимися всех стран, со всеми народами.

Не ускользнуло ли от взгляда молодого 30‑летнего сотрудника внешней разведки, что кое-кто из его коллег искренне поговаривает о том, что «советский эксперимент» подошёл к концу, что пора, мол, возвращаться в «цивилизованное» русло, ложиться под западных «партнёров» и наслаждаться плодами «общества потребления»?

Но главное, что всем уже было не до романтиков с их идеализмом, все уже подумывали о дележе того, что создано многими поколениями советских людей, где и как заработать, срубить «бабки», запродаться империалистам…

А тут ещё умер Филби…

Наблюдая за перестройкой, в августе 1988 года Михаил записал в своём дневнике: «Всё вокруг становится тревожней. Повсюду начинаешь сталкиваться с нечестностью. Это просто невероятно! Я считаю, что так у нас настоящей перестройки не будет».

Страна, которую он боготворил, рушилась на его глазах — и совсем не под ударами баллистических ракет США. Мысленно он всё больше обращался к образу своего любимого Маяковского. Но ведь Маяковский свёл счёты с жизнью. Как же об этом не подумали кураторы — те, кто был рядом? Ведь надо же было отвлечь Михаила от мрачных мыслей.

Как скажет потом председатель КГБ СССР Владимир Александрович Крючков: «Упустили мы его. Слишком ранимый он был. И вот под воздействием какой-то неприятности…»

В самую короткую летнюю ночь 22 июня 1989 года, когда жена с ребёнком уехали в город, Михаил написал, обращаясь к товарищам по службе:

«Справедливость требует, чтобы вы услышали моё последнее слово.

Я не сожалею о наших отношениях. Наши отношения были продолжительными, и они помогли мне вырасти как личности…

Я хочу быть похороненным в форме офицера КГБ».

Потом он сел в свои «Жигули» в дачном гараже, включил музыку и завёл двигатель. Наутро его нашли мёртвым…

В день похорон на Кунцевское кладбище Москвы съехалось почти всё руководство Комитета государственной безопасности, в том числе и председатель КГБ СССР Владимир Александрович Крючков. Военный оркестр готовился играть похоронный марш. В гробу лежал красивый молодой человек в форме майора госбезопасности, которая непривычно смотрелась вкупе с его густой тёмной бородой.

Но помнит мир спасённый,Мир вечный, мир живой…

Михаил Евгеньевич Орлов, которого при рождении нарекли именем Гленн Майкл Соутер, был похоронен рядом с легендарным Кимом Филби.