Разведотряд

– Двое… – осторожно предположил Громов.

– Главное, сколько времени придётся изображать, – не менее задумчиво пробормотал Новик, зачем-то подбирая мокрые космы чёлки под пилотку с эсэсовскими «зигами».

– Как всегда, понял с полуслова… – похвалил старшего лейтенанта Новика просто лейтенант Войткевич. Помолчал и продолжил: – Недолго, я думаю… – «Просто лейтенант» наконец оставил пряжку в покое. Внимательно, переводя взгляд с одного на другого, вгляделся в лица товарищей. – Изображать придётся…

И вдруг, шевельнув ярко начищенной медной пряжкой, ослепил золотистой радугой Антона.

– Какого чёрта! – дёрнулся, жмурясь, Каверзев.

– Как блеснёт «Подходим!», значит, подходим, – пояснил это «какого…» Войткевич. – Прикрывай, если что. Как засвечу – «Отходим», значит…

– Отходим? – вскинул бровью Антон. Как наводчик он знал не только общеизвестную азбуку Морзе, но и морской семафор, световой включительно. – Это что, значит, валить? – недоверчиво переспросил он.

– Ага, только не от нас, а к нам… – с нажимом уточнил Войткевич. – Значит, нашли мы другой выход, бросай свой пост с чистой совестью, как будто тебя сам Гитлер сменил, и вали к нам. Главное – не засни тут… – напомнил он. – Чтобы гляделки были завсегда расплющены.

– Вылезут, как у рака, – недовольно пообещал старший сержант. – Заснёшь тут…

– Вот и ладушки! – заключил Войткевич и только теперь, будто вспомнив, «кто в доме хозяин», сделал приглашающий жест. – Так что командуйте, товарищ старший лейтенант…

Новик иронически хмыкнул:

– А я уж хотел тебе и флаг в руки выдать… Сработать надо тихо и почти на виду, есть добровольцы? – обвёл он взглядом группу.

– Эх, жаль, «херувима» нашего нема, справный Лёшка был душегуб, Царство ему Небесное… – пожалел боцман, на секунду выглянув из-за осыпи, и продолжил с неспешной обстоятельностью авторитетного рассказчика (если бы не шёпот, то и не подумаешь, что в десятке шагов от немецкого поста): – Бывало, немец за кашей к кухне выстроится. Лёшка с хвоста прилепится – и ну всю очередь резать, одного за другим, одного за другим… только спрашивает, кто крайний? Кашу получит и уйдёт, так никто и не хватится… – невозмутимо закончил боцман.

– Чего врёшь-то? – искренне удивился Колька Царь.

– Вру… – легко согласился боцман.

– Не врёт, – хмыкнул Новик, – а составляет героический эпос.

– О! – одобрил пояснение Ортугай. – Бо Лёшка – герой був.

С этим спорить никто не стал, и, видимо, подытоживая свою байку, боцман вынул из-за голенища сапога унаследованный по старшинству «херувимов» тесак.

Через неполную минуту насупив на нос глубокую немецкую каску, Антон Каверзев встал во весь рост и оглянулся через плечо.

В сотне-другой шагов по размытому склону извилистая козья тропа упиралась в точно такое же, сложенное из обломков дикого камня, «гнездо», над которым маячила серая фигурка с маузером за спиной.

Антон демонстративно поддёрнул мешковатые трофейные штаны, вместе с каской только что выброшенные из разорённого пулемётного гнезда. Мало ли что, смотрит – не смотрит соседский фриц, непонятно… А если и смотрит, так что теперь?

– И присесть нельзя по нужде? – риторически спросил далёкого немца старший сержант и, переступив через бруствер, вступил в «гнездо».

Там уже хозяйничал боцман – перекладывал в свой «сидор» содержимое немецкого ранца: замасленную солидолом банку тушёнки, бумажный пакет сухого пайка, маникюрный набор…

– А шо? – буркнул он в висячие усы, перехватив иронический взгляд Каверзева. – За усами уход…

– Да на здоровье! Только это? Может, их по склону спустить? – кивнул Антон на бывших хозяев «гнезда».

Один лихорадочно вцепился побелевшими пальцами в булыжный бруствер… можно подумать, не хотел со штанами расставаться.

Другой, уже тоже без мундира, скорчился на дне «гнезда».

Под обоими густели багровые лужи, собирая обязательный мушиный рой.

– А что они тебе? – хмыкнул Ортугай. – С расспросами приставать не будут, а в карауле трепло – это самая большая неприятность.

– Завоняются…

– Не нюхай.

– Мы быстро, Антон Александрович… – выглянула снаружи бруствера бородатая физиономия Войткевича. Яков Осипович щурился на солнце, будто только с пляжного шезлонга привстал, а не на животе приполз. – Не завоняются…

– Лишь бы самим не завоняться… – под нос себе буркнул старший сержант, вслух напутствовав: – Гот мит унс.

– И тебе не хворать… – Войткевича исчез за каменной насыпью, но тотчас же снова вынырнул. – А знаешь, как по-немецки «На вверенном посту всё спокойно, нарушений и замечаний нет»?.. – вдогонку спросил он. – Вдруг соседи спросят, как дела?

– И как? – недоверчиво покосился на него из-под обреза каски Антон.

– Ich höre nicht…

– Что-то больно коротко, переведи…

– Ничего не слышу.

– Тьфу на тебя! – улыбнулся Каверзев.

Тревожно поглядывая в сторону немцев – не слишком ли бросаются в глаза рыжие дымки, облачка и струйки пыли, закурившиеся среди валунов – Антон украдкой перекрестил цепочку согнутых спин в гимнастёрках, бушлатах, немецких мундирах, с муравьиной поспешностью петляющую вниз по склону горы.

И повторил свое шутливое напутствие по-русски, и уже без тени улыбки: