Разведотряд

– А это значит только то, что в них нет ничего стоящего, – вполголоса заметил Карл. – Какие-нибудь пасторальные бредни в духе фёлькише, народного стиля. Что, Людвиг (Бреннер мог себе позволить называть по имени Людвига фон Альвенслебена, бригаденфюрера СС, начальника СД генерального округа Таврия) уже и здесь нашёл… – кивнул он через плечо на картину, – …клеммы психофизической энергии земного поля?

На полотне работы Лагорио, точно так же, как и за восточными окнами кабинета, багровели утёсы Медведь-горы, разве что масляные краски чуть потемнели с начала века. Или лак потемнел.

– Не удивлюсь, – пожав узкими плечами, отозвался Толлер и добавил довольно неожиданно для своего далеко не сентиментального склада: – В этой горе и впрямь есть что-то мистическое, я бы сказал сказочное, особенно ночью, при свете костра…

Бреннер недоуменно поднял голову от бумаг.

– О чём это вы, Стефан? Когда это вы умудрились здесь жарить сосиски на горе? Да ещё ночью…

– В детстве, господин гауптштурмфюрер, – бледное лицо Толлера чуть разрумянилось ностальгической улыбкой. – В детстве. И не баварские сосиски, а советскую колбасу «Die Liebhaberische – Любительскую». Хоть я и до сих пор не понимаю, за что её можно было бы полюбить… – И, упреждая ещё большее недоумение своего шефа, Стефан поспешил пояснить: – Видите ли, в 26-м году, во время Веймарской республики, я был пионером. «Спартаковцем – смелым бойцом»… – иронически дёрнул он уголком рта. – И по приглашению советских пионеров попал в первую интернациональную смену детского лагеря «Артек», когда тут жили ещё в палатках и еду готовили на кострах…

– Надо же… – хмыкнул Бреннер, цепляя за хрящеватые раковины ушей дужки очков. – И что ж вы, христопродавец, присягнули тут на верность камраду Сталину?

– Вполне возможно… – немного подумав, согласился адъютант. – Но вряд ли сообразил, когда это случилось. Море, знаете ли, арбузы и виноград, любовные записки в дупле почтового дуба и фройлян Муся из старшего отряда…

– Ваш пионерский партайгеноссе?

– Скорее фюрер… – педантически уточнил Толлер и без запинки выговорил непростое русское слово: – Пионервожатая.

– Бог вам судья, – хмыкнул гауптштурмфюрер. – Раз уж мы вспомнили этого Иванова… – он взглянул на адъютанта поверх круглой оправки очков. – Будьте любезны, Стефан, принесите мне его личное дело и положите на стол, на самом видном месте, чтобы с порога кабинета оно ему глаза мозолило…

На недоумённо-вопросительный взгляд адъютанта он пояснил с лукавой гримасой:

– Пусть помнит, сукин сын, с чьих рук ест… А то вся эта их бредовая сверхсекретность «наследия предков» весьма способствует развитию мании величия.

– Всегда восхищался утончённостью ваших методов, – со сдержанным подобострастием произнес Толлер.

Так что Бреннер до конца и не понял, не было ли в этом подобострастии изрядной доли язвительности.

– Сию минуту! – Стефан направился к дверям и уже взялся за медный завиток ручки, как…

Двери с треском распахнулись навстречу и его чудом не сшиб с ног взъерошенный связист, СС-штурман из шифровального отдела – мосластый остзеец с белой копёнкой непослушных волос.

– Герр гауптштурмфюрер! – завопил он с порога, не удосужившись даже поддержать Толлера, шарахнувшегося от него в массивную стойку-вешалку, и загрохотал сапогами по паркету прямо к столу Бреннера. – Агент «Еретик» вышел на связь! – связист, едва не поскользнувшись на жирной паркетной мастике, опасно затормозил у стола. – Это срочно! И… и совершенно секретно!.. – он перевёл дух, чуть было не вскочив на ореховую столешницу. – Надо срочно всех оповестить!

– Вот как? – иронически взглянул на него снизу-вверх Бреннер поверх очков. – Однако странные у вас представления о секретности, унтер-офицер…

– Идиот! – брезгливо пробормотал Стефан, придержав рогатую вешалку; затем одёрнул полы кителя и вышел.

Не более чем минутой позже из кабинета выскочили Бреннер, даже без кителя, и шифровальщик…

Глава 7 Картина маслом. Л.Ф. Лагорио и Я.И. Войткевич

Май 1943 г. Гелек-Су.

Интерьер

– А я вот очень интересуюсь, товарищи… – задумчиво пробормотал Войткевич, обойдя кругом монументальный стол красного дерева на львиных лапах. – А что это за шухер здесь был?

– Переполох? – негромко переспросил Новик и даже раздумал опускать вскинутый наизготовку шмайсер.

Время, проведённое вместе с Яковом Осиповичем на партизанской базе, хоть и не сблизило их особенно, но приучило Новика с доверием относиться к интуиции и наблюдательности коллеги-разведчика. И, несмотря на то, что по-прежнему смотрели друг на друга чекист и морпех довольно косо (хотя чего здесь было больше – неприязни или профессиональной ревности?), тем не менее звали они друг друга теперь почти по-приятельски: «товарищ лейтенант, – сам ты лейтенант», что было большим шагом к сближению по сравнению с «Яковом Осиповичем» и «раз так – Александром Васильевичем».