Разведывательная служба Третьего рейха. Секретные операции нацистской внешней разведки

Кстати, Гиммлер в соответствии с одной из своих особенных слабостей устроил так, чтобы доктор Керстен осмотрел всех высших чинов СС и полиции, которых рассматривали как кандидатов на этот пост. Так, даже Кальтенбруннер, понятия не имевший о предстоящем ему назначении, был в один прекрасный день осмотрен «толстяком». Потом Керстен сказал мне: «Редко мне доводилось осматривать такого крепкого, загрубелого быка, как этот Кальтенбруннер. Деревянная колода была бы более чувствительной. Он грубый, упрямый и, вероятно, способен думать только тогда, когда пьян. Естественно, он будет подходящим человеком для Гитлера. Я дал Гиммлеру свой отчет об этом, но он по-прежнему, видимо, думает, что Кальтенбруннер подходящий человек».

Кальтенбруннер был человеком гигантского роста и тяжелым в движениях — настоящий лесоруб. Характер этого человека выражал его квадратный, тяжелый подбородок. Толстая шея, образующая прямую линию с его затылком, усиливала впечатление грубой корявости. У него были неприятные маленькие, пронизывающие карие глаза; они глядели пристально, как глаза гадюки, старающейся привести в оцепенение свою жертву. Когда от Кальтенбруннера ждали, что он что-то скажет, его угловатое деревянное лицо оставалось совсем невыразительным; затем спустя несколько секунд гнетущего молчания он хлопал по столу и начинал говорить. У меня всегда было такое чувство, что я гляжу на руки старой гориллы. Они были слишком малы, а пальцы были коричневыми и какими-то выцветшими, потому что Кальтенбруннер курил до сотни сигарет в день.

Мой собственный первый контакт с ним произошел в январе 1943 г., и с самого первого момента я почувствовал тошноту. У него были очень плохие зубы, и некоторые из них отсутствовали, так что он говорил очень невнятно — во всяком случае, я с огромным трудом понимал его сильный австрийский акцент. Гиммлер тоже находил его крайне неприятным человеком и в конце концов приказал ему сходить к дантисту.

Я встретился с Кальтенбруннером во время аншлюса в Вене, но тогда у меня не сложилось ни четкого, ни стойкого впечатления от него. Я старался не допускать, чтобы на наши рабочие отношения влияли мои личные чувства, но вскоре это оказалось невозможным. Наверное, он испытывал такую же антипатию по отношению ко мне; во всяком случае, скоро между нами произошел полный разрыв. Мы были слишком противоположными личностями, чтобы слаженно работать вместе.

Этому было несколько причин, интересных сами по себе, которые я бы классифицировал следующим образом: во-первых, Кальтенбруннер был доктринером и фанатичным приверженцем национал-социализма и следовал принципу абсолютного повиновения Гитлеру, а также Гиммлеру. Для него я был всего лишь карьеристом, державшимся на своей должности исключительно благодаря своим профессиональным качествам; я не оказывал никаких особых услуг движению национал-социализма, и из моих взглядов и связей явствовало, что я политически ненадежен. Честолюбивой целью Кальтенбруннера было стать статс-секретарем общественной безопасности Австрии. Однако она была очень быстро заблокирована Гейдрихом, который назначил его начальником СС и полиции в Вене. Его личное влияние было настолько эффективно ограничено Гейдрихом, что он не играл никакой роли в иерархии Третьего рейха до своего назначения в 1943 г. начальником СД. У Кальтенбруннера имелись серьезные личные слабости; прежде всего он пил, чего уже было достаточно, чтобы очернить его в глазах Гейдриха, который, разумеется, эффективно использовал эту его слабость, как обычно.

Кальтенбруннер знал обо всем этом, но его ненависть к Гейдриху заставляла его совершать одну глупость за другой, когда он имел с ним дело. Это, в конце концов, привело к развитию у него того, что практически можно было назвать «комплексом Гейдриха». Когда он встал во главе организации, созданной Гейдрихом, он стал окружать себя исключительно австрийцами, пока не вмешался Гиммлер. Из-за влияния то ли начальников других департаментов, то ли некоторых сотрудников моего департамента Кальтенбруннер в конечном итоге перенес свой «комплекс Гейдриха» на меня. Я внезапно стал объектом всей той враждебности, которую он ранее испытывал к Гейдриху.

Особенно важно ему было то, что ему была известна моя цель — отделить разведку от РСХА. Значение этого усиливал тот факт, что, хотя он и был начальником РСХА, я был единственным подчиненным ему руководителем департамента, который имел привилегию — прямой доступ к Гиммлеру, который четко обозначил Кальтенбруннеру характер моего исключительного положения. С другой стороны, Гиммлер дал Кальтенбруннеру право лично интересоваться работой разведки за рубежом и на самом деле поощрял его активно заниматься нуждами моего департамента. Мой прямой доступ к Гиммлеру был самым большим раздражителем для Кальтенбруннера. Мой ограниченный интерес к никотину и алкоголю был другим пунктом, который приводил его в бешенство. В нескольких случаях он пытался заставить меня превысить мою норму — один или два бокала вина.