Разведывательная служба Третьего рейха. Секретные операции нацистской внешней разведки

Тем временем я поужинал с Кальтенбруннером и в ходе нашего с ним разговора посетовал на вмешательство Риббентропа в это дело. Пока мы беседовали, мне пришла в голову идея использовать Кальтенбруннера как таран для осуществления моих планов против Риббентропа, и, как только я раскрыл тот факт, что Гиммлер поддерживает мой план отправки его в отставку, Кальтенбруннер проявил сильный интерес. Чтобы подогреть его энтузиазм, я указал, насколько другим будет положение Германии, если только Зейсс-Инкварт или доктор Нейбахер — двое земляков Кальтенбруннера — заняли бы пост министра иностранных дел. Наконец я достал свой козырь и под грифом полной секретности раскрыл ему мнение доктора де Криниса: после операции на почке у Риббентропа началось ухудшение его умственных способностей. Тем самым мне немедленно удалось сделать Кальтенбруннера своим союзником, несмотря на его личное враждебное отношение ко мне и его противодействие всем моим планам.

Мое первое полное обсуждение с Мойцишем состоялось на следующий день после его доклада Риббентропу; в ходе него мы старались проанализировать возможные мотивы Цицерона. На тот момент ничего окончательного нельзя было сказать о достоверности этих фотографий, но мы с Мойцишем согласились в том, что огромные расходы были оправданы, так как, даже если эти материалы позже окажутся обманом вражеской разведки, такие знания имеют значительную ценность сами по себе, так как чрезвычайно важно знать, какими средствами твой враг пытается ввести тебя в заблуждение. Но, как я заметил Мойцишу тогда, я считал, что полученные нами материалы подлинные. Они полностью соответствовали общей картине политической ситуации, какой я ее видел. Однако я обратил свои внимание и энергию не только на их оценку — что являлось вторым этапом разведывательной работы, — но и особенно на третий ее этап — использование полученной информации. Обычно разведка не должна этим заниматься; ее работа заканчивается после первых двух этапов, но серьезность положения Германии требовала, чтобы я посвятил все свое умение использованию этих материалов. Я сказал Мойцишу, что все еще надеюсь получить возможность осуществить свои «мирные» планы, которые я обсуждал с фон Папеном, хотя трудности и сопротивление им были огромны.

Я дал указания Мойцишу немедленно отправлять все принесенные ему Цицероном пленки в Берлин, чтобы наши техники могли сделать необходимое количество копий для раздачи заинтересованным ведомствам. Если ему будет нужна техническая помощь, мы могли бы использовать курьерские самолеты, летавшие два раза в неделю. В Анкару должен был быть немедленно послан технический специалист, обладавший дипломатической неприкосновенностью, со всем оборудованием, необходимым для современной фотолаборатории.

Затем мы с Мойцишем обсудили некоторые наиболее любопытные черты характера Цицерона, который утверждал, что его отец во время Первой мировой войны жил в Константинополе, оказался замешанным в неприятную ссору, связанную с сестрой Цицерона, и был убит. Потом в одном из его рассказов о себе он сказал, что его отец был застрелен англичанином во время охоты в Албании, и именно это разбудило в нем ненависть к англичанам и мотивировало его действия. Расхождение между этими двумя историями вызвало некоторые сомнения в правдивости Цицерона, но полученные от него документы говорили сами за себя. Он также утверждал, что ни слова не говорит по-английски, хотя позже выяснилось, что это совершенно не так. Я счел это второстепенным, но это все же вызвало у меня значительные трудности при доказательстве достоверности материалов Цицерона Гитлеру и Гиммлеру.

К концу декабря возникли дальнейшие сомнения в его правдивости, а значит, и достоверности документов, так как на одной из фотографий оказались два его пальца. Цицерон всегда утверждал, что он работает в одиночку и делает фотографии без посторонней помощи, так как два года уже занимается фотографированием документов. Изложенная им версия его работы была такова: будучи камердинером посла, он прислуживал ему, когда тот ложился спать. Обычно посол принимал снотворное, и после того, как он крепко засыпал, Цицерон оставался в комнате, чтобы почистить костюм своего хозяина. В этих случаях он мог взять ключ, открыть сейф, а затем, используя яркий свет и «лейку», переданную ему нами, делать фотографии документов. Через полчаса все документы оказывались на своем месте в сейфе, а брюки его хозяина — почищенными и отутюженными. А теперь пальцы Цицерона оказались на фотоснимках!

Я проконсультировался со специалистами-фотографами и техниками своего департамента. Пытаясь воссоздать действия Цицерона, мы пришли к выводу, что он никак не мог держать документ и работать с фотоаппаратом одновременно. Мои эксперты заключили, что этот человек работал не один.