Посол встревожился так же, как и я, хотя я тут же уверил его в том, что не имею намерения исполнять полученный приказ. Вечером я обсудил это с моим приятелем-японцем. Мне кажется, я различил легкое презрение в его глазах. Он долгое время молчал и наконец сказал: «Приказ есть приказ. Он должен быть выполнен. В конце концов, это не должно быть слишком трудно. У вас будет вся помощь и поддержка, какие вам только понадобятся, и на вашей стороне будет эффект неожиданности». После еще одной паузы он сказал: «Ваш фюрер, конечно, знает, зачем он хочет заполучить в свои руки герцога Виндзорского. Но что вы на самом деле хотите обсудить со мной? Как выполнить этот приказ или как избежать его выполнения?» Мне было немного обидно, что он счел необходимым напомнить мне о моем долге. Я попытался объяснить ему, что Гитлер пришел к этому решению на основе ложной информации.
Наконец он сказал, сделав небольшое движение головой: «Как вы оправдаетесь перед вашим фюрером — не мое дело. Давайте больше не будем терять время, а обсудим, как вам обойти этот приказ. Вам нужно сохранить лицо; это означает, что вы должны устроить все таким образом, чтобы эту операцию было совершенно невозможно осуществить. Здесь я не могу помочь вам, так как не могу влиять на тех, кто отвечает за охрану герцога, но эта охрана должна быть усилена до такой степени, что любая насильственная попытка была бы исключена. Вы можете свалить вину на португальского полицейского чиновника, про которого вы можете сказать, что он подозревается в работе на англичан. Вы можете даже устроить небольшую стрельбу, которая, разумеется, ни к чему не приведет. И возможно, если вам повезет, у герцога после этого сдадут нервы и он обвинит во всем своих собственных людей».
Я медленно вышел из дома. Нам больше нечего было сказать друг другу. Был чудесный вечер, ясный и звездный. Но мне не было покоя. Мое положение было чрезвычайно трудным, тем более что я не мог понять отношение двух моих спутников, которых Гейдрих отправил вместе со мной.
В тот вечер я ужинал со своим португальским другом в небольшом ресторане. Я чувствовал себя уставшим и обессиленным и не хотел больше обсуждать эту тему. Но чтобы испытать его реакцию, я сказал: «Завтра я должен перевезти герцога Виндзорского через испанскую границу силой. План должен быть разработан сегодня вечером». Мой друг вышел из своего обычного апатичного состояния, когда я продолжил: «На скольких твоих людей — которым потом придется покинуть страну — я могу рассчитывать? И сколько будет стоить все это провернуть?»
Мой друг выглядел испуганным. «Я не могу взять на себя ответственность за такое дело, — сказал он. — Люди могут быть убиты. Это будет очень трудно — не только здесь, но и на границе». Он нервно чертил геометрические фигуры на скатерти своим ножом. После паузы он дал свой окончательный ответ. «Нет, я не могу тебе помочь. И я не понимаю, какая польза может быть от герцога Виндзорского, если ты похитишь его силой. Это неизбежно станет известно, и я не думаю, что престиж твоей страны от этого вырастет. И в твоем приказе нет упоминания о его жене. Но ведь именно Гитлер указал на ее значимость в жизни герцога. Ты прав, вероятно, за этим стоит Риббентроп. Давай быть реалистами; если ты считаешь, что должен выполнить этот приказ, я не буду ставить тебе препоны, но я не смогу помочь тебе чем-то еще».
Тогда я сказал ему, что полностью разделяю его точку зрения. Его облегчение было явным, и он с огромным воодушевлением стал обсуждать со мной, как нам обойти этот приказ. На следующее утро он сделал так, что к охране герцога были добавлены еще двадцать португальских полицейских. За этим немедленно последовало усиление мер безопасности со стороны англичан. Об этих двух фактах я донес в Берлин в длинном сообщении и попросил дальнейших указаний.
Два полных тревоги дня они держали меня в ожидании. Наконец пришел лаконичный ответ: «Вы несете ответственность за меры, соответствующие ситуации». Не очень дружелюбное сообщение, но оно показало, что, как я и надеялся, Берлин стал более трезво смотреть на это дело.
Тем временем приближалась дата отъезда герцога из Лиссабона. Сэр Уолтер Монктон — очевидно, высокий чин в британской разведке (каким он мне показался тогда) — приехал из Лондона, чтобы гарантировать своевременный отъезд герцога.
Чтобы сохранить лицо, я доложил в Берлин, что следующая информация была получена через чиновника полиции, который, как мы знали, работал на англичан: за последние несколько лет между герцогом и британской разведкой возникло значительное напряжение; герцог полон решимости остаться в Европе, но на него оказывается сильное давление, чтобы он этого не сделал; британская разведка планировала продемонстрировать ему опасность, которой он подвергается со стороны вражеских разведслужб, и для этого подложить на корабль бомбу с часовым механизмом, которая должна была взорваться за несколько часов до его отъезда на Бермуды — разумеется, с предосторожностями, чтобы герцог не пострадал.