Однажды вечером вскоре после своего приезда я пошел в посольство, взяв с собой своих двух телохранителей, чтобы повидаться с нашим полицейским атташе. По отзывам, он был очень толковым и опытным человеком и, помимо своих прямых функций, которые состояли в том, чтобы поддерживать связь с испанской полицией, он выполнял задания секретной службы. После того как он проинформировал меня о наших отношениях с полицией Испании и Португалии и другими испанскими властями типа таможенников и паспортистов, я решил раскрыть ему характер своей миссии, и после долгого обсуждения связанных с ней проблем мы выбрали самые лучшие контакты для нашей работы. Пока мы сможем гарантировать им, что не нарушим никаких интересов Испании, мы сможем рассчитывать на их полную поддержку и даже активное вмешательство, если возникнут затруднения. Но мы решили, что не можем открывать им характер моей миссии.
Затем я снова пошел к фон Штореру, и мы проговорили допоздна. Он рассказал мне все подробности нынешних отношений между Германией и Испанией, и мы также обсудили военную ситуацию. Помимо всего прочего, он посетовал на часто некорректную информацию, собираемую Auslandorganisation — организацией НСДАП за рубежом. Он считал, что необходимо объединить пока что полностью неконтролируемые и хаотичные политические разведывательные службы. Мы обсудили личные разногласия между главами нацистских организаций, между Гейдрихом и Канарисом и между Гейдрихом и Боле — руководителем Auslandorganisation. Я указал ему на растущие разногласия между Гиммлером и Риббентропом, которые поссорились из-за политики в Румынии.
Фон Шторер объяснил мне свою точку зрения на политику в Испании и попросил меня изложить ее министру иностранных дел по моем возвращении. Постоянное давление из Берлина, особенно после окончания войны во Франции, с целью вовлечения Испании в войну на нашей стороне было понятно, но в Берлине видели всю ситуацию лишь с точки зрения своих собственных интересов и демонстрировали слишком мало понимания испанского менталитета и текущей ситуации в стране. Он знал, что в Берлине недовольны его «мягкой» позицией, но ничто не могло изменить факты. У него был более всеобъемлющий взгляд на отношение испанцев и огромные трудности, связанные с возможностью как-либо изменить ситуацию. Испания получила максимально возможную помощь из Германии в гражданскую войну, и страна, а особенно генерал Франко, была искренне ей благодарна. Главной проблемой в Испании были экономические условия, возникшие в результате мощного социального переворота, вызванного гражданской войной. Фон Шторер был уверен, что руководители Испании искренне дружески относятся к Германии, но возникали трения из-за постоянного нажима Риббентропа с целью создания европейского блока и попыток заставить Испанию в него войти. Как видели в Берлине, это могло быть необходимой составной частью нашей программы, тогда как Испания ввиду своего географического положения и исторического развития была как бы больше мостом в Африку и не хотела сдавать свою позицию. Более того, если бы Германия могла предложить достаточную материальную помощь для удовлетворения потребностей Испании, то главный аргумент Франко против вступления в войну был бы устранен. На народ Испании сильное впечатление производили военные успехи Германии, но в хорошо информированных кругах существовало мнение, что война может продлиться дольше, чем военные и политические руководители Германии хотели бы верить. Германии еще не удалось уничтожить Великобританию, что было предварительным условием окончательной победы. Попытка Гитлера изолировать Англию политически пока что покоилась только на остриях наших штыков. Реальный дипломатический успех ускользал от нас, и мы также не могли перетянуть на свою сторону народы завоеванных стран. Построение новой Европы оставалось иллюзией.
Цель фон Шторера в этом долгом разговоре была совершенно ясна. Он хотел использовать меня: чтобы я предостерег Берлин от чрезмерного оптимизма в отношении вступления Испании в войну.
Мы коротко поговорили о моем задании. Я решил в этом деле положиться на отношение герцога Виндзорского. Я был против применения силы, за исключением противодействия любым шагам, которые может предпринять британская секретная служба.
На следующий день я обедал с одним своим испанским другом, который смог убедить меня в том, что он устранит любые трудности, которые у меня могут возникнуть на границе.
Тем временем из Лиссабона не поступало никаких вестей. Казалось, что герцог Виндзорский не очень-то и спешит на охоту. Чем больше я об этом думал, тем более вероятным мне казалось, что вся эта история основана всего лишь на импульсивном высказывании, сделанном, возможно, в мимолетном настроении, а серьезность, которая была ему приписана, была исключительно желаемым, выдаваемым за действительное. Я решил, что мне лучше всего немедленно поехать в Лиссабон, где я смогу сформировать свое собственное мнение на месте.