Развенчанная царевна

– Нет, отпущу, лучше уж будет запереть его куда-нибудь, пусть живет, ему и жить придется недолго,  – вслух произнес Ермак.

Ему почему-то казалось, что вместе со смертью татарина последует и его если не смерть, то какое-нибудь несчастье.

«Может, колдун какой»,  – раздумывал он.

Ермак Тимофеевич вышел на двор, увидел проходившего стрельца и кликнул его:

– Ты не знаешь, куда повели татарина?

– Какого?

– Того, что поймали сейчас.

– Да ведь ты, атаман, приказал его повесить.

– Так я и спрашиваю, знаешь или нет, куда его потащили?

– Вестимо, знаю, на вал поволокли.

– Так беги скорее, скажи, чтобы его ко мне привели.

– Кого?

– Черт, татарина, да проворнее отправляйся.

– Значит, его вешать не будут?

– О, дьявол, делай то, что тебе приказывают! – крикнул на стрельца Ермак.

Тот повернулся и отправился по назначению.

Прошло более получаса, Ермак нетерпеливо ждал.

– Тюлень проклятый,  – ворчал он на стрельца,  – когда-то доплетется еще.

На улице показались казаки.

«Должно, покончили»,  – подумал Ермак.

В это время к нему ввалился посланный стрелец.

– Никак нельзя привести его,  – заявил он атаману.

– Отчего нельзя?

– Потому, когда я пришел, так он уж и ногами не болтал, готов был.

– Ну, ладно, ступай,  – отпустил Ермак стрельца и задумался.

Что же дальше будет? До сих пор Бог милостью Своей его не оставлял, а дальше-то, дальше? Сил все меньше остается, дружина уже не та, стрельцов, что царь прислал, надолго ли хватит, когда их половины не осталось, часть перебита, другие перемерли, не по них оказалась страна Сибирская… Если просить у царя подмоги, так такими просьбами и царя прогневишь. А куда грозен он, как порассказал Иван Иванович. Бояре-то вон помалкивают, не больно разговорчивы, а Ивану Ивановичу что ж было таиться! Вот и пойди попроси у него помощи, а что тут делать с двумя сотнями, когда целая орда налетит татарская. Покойным можно быть тогда только, когда совсем сокрушишь орду, а как ее сокрушишь с такими силами. Как взяли Сибирь, поначалу беспокойны были татары, тревожили, потом угомонились, а теперь вот, проклятые, опять заворошились, того и гляди, снова целая ордища нагрянет, что тогда делать без народу.

И невеселые, одна другой мрачнее закопошились думы в голове Ермака. В последнее время сердце у него как-то стало неспокойно, тревога зародилась в душе, словно чуяла она несчастье, невзгоду.

Между тем Ермак, предполагая возможность нового татарского нападения, сильно ошибался – не в силах был Кучум напасть на него. Последнее нашествие на Сибирь ясно показало ему, что бороться с Ермаком невозможно, несмотря на то что он привел с собою целую орду, от нее уцелела едва третья часть, да и та разбежалась, сам Кучум с несколькими из своих приближенных, остававшимися еще верными ему, едва успел спастись бегством в степи. О новом нападении он и не мечтал, хотя злоба на неудачу и потерю целого царства и грызла его. Он ясно видел, что, пока жив Ермак, царства ему не воротить. Но как же избавиться от лютого врага? Открыто невозможно, остается одна хитрость, к ней-то и нужно прибегнуть, но когда и как – это вопрос времени, и притаился Кучум, кочуя по степи и выжидая удобного момента, чтобы нанести решительный удар по Ермаку.

А весть о полном поражении Кучума быстро разнеслась по всей земле Сибирской и произвела на всех громадное впечатление. Многие из инородцев были крайне рады поражению Кучума и победе Ермака. По приходе казаков и по завоевании ими Сибири они ясно увидели разницу в жизни.

Кучум, восточный деспот, давил все подвластные ему племена, он грабил их, заставлял принимать магометанство, с приходом же Ермака жизнь их совершенно переменилась. Они не чувствовали над собой никакого гнета, каждый свободно исповедовал свою веру, подать не бралась с них, а они сами добровольно приносили самый умеренный ясак. Легко вздохнули они, избавившись от татарской власти: как же им было не радоваться поражению Кучума?

Целыми толпами со всех сторон двинулись инородцы в Сибирь с выражением покорности Ермаку и данью. Другие соседние народцы добровольно отказывались от подданства Кучума и приходили с поклоном в Сибирь.

Сибирь оживилась, из ничтожного городка, каким она была в прежнее время при Кучуме, превратилась она в торговый город, в который стекались купцы со всех сторон, приезжали даже из Бухары и Хивы.

Повеселел Ермак Тимофеевич, позабыв все тревоги, он только и радовался тому, как не по дням, а по часам растет Сибирское царство, да так растет, что поравняться может и Московскому, а по богатству и перещеголяет его. Повеселели и бояре, стали они относиться к атаману совершенно иначе, почувствовали его силу и разум.

Лето было в полном разгаре, лень овладевала всеми, солнце жгло невыносимо, все забились по избам, и только одни часовые из стрельцов расхаживали с бердышами и ружьями по валу.

Вдали на дороге поднялась пыль, как будто двигался целый обоз.

– Держи ухо востро,  – заметил один из часовых,  – пожалуй, и татары могут быть, хитры они очень.

– Ну, татарам охоту отбили к нам в гости жаловать, вишь, какие курганы на память им насыпали.