Развязка

После первого же опыта Ястребов ушёл домой и явился только на следующий день уже с новым чертежом. Теперь он проектировал судно совсем другого типа, узкое, как гоночная гичка, с прямыми бортами и двумя мачтами, поставленными продольно, для того чтобы не давать судну поворачиваться в полборта.

Как бы то ни было, эволюции с судном продолжались. После первой поездки на ближайшую заимку выяснилось, что даже предсказание Шпарзина было слишком оптимистично, и что новый корабль не может решиться на плавание до устья, за пятьсот вёрст, по широкому и бурному руслу Пропады. На первый раз решено было ограничиться поездкой до села Крестов за 250 вёрст, на полдороге к устью Пропады. Груз всё-таки нашёлся и до Крестов. Условия передвижения в этом крае были так ужасны, что каждый новый способ, даже самый нелепый и фантастический, находил себе поприще для применения.

Таким образом, новые аргонавты спустили в свой трюм партию казённой муки, назначенной для Крестов и ближе лежавших посёлков. Часть этой муки, впрочем, назначалась для Нижне-Пропадинска и имела быть вывезена с Крестов по дальнейшему назначению на собачьих нартах и уже по зимней дороге.

Весь наличный состав судостроителей принял участие в плавании. Ястребов сидел на руле в полном меховом снаряжении, несмотря на летнее тепло, и с ружьём за плечами. Он как будто заранее приготовился к кораблекрушению и зимовке в необитаемой местности. К общему удивлению, он захватил с собой даже лыжи, хотя на вопрос Ратиновича по этому поводу он не сказал ничего и ответил только презрительным взглядом. Колосов стоял у парусов и тщетно оттягивал вправо все шкоты, стараясь удержать судно от поперечного уклонения. Калнышевский, Ратинович и Бронский работали вёслами и шестами.

Бронский был ещё замкнутее обыкновенного; он пришёл только в самую последнюю минуту, когда судно готовилось к отплытию, и молча прошёл по сходне на переднее место на носу. С тех пор он проявлял совершенно необычайную деятельность, ворочал веслом даже без всякой особой нужды, перекладывал груз в трюме, на остановках безо всякой надобности лазил в воду и часто, не выждав товарищей, пытался передвигать судно собственной силой, не обращая внимания на её несоответствие предпринятой задаче. На вопросы по этому поводу, он отвечал молчанием, не лучше Ястребова. Иногда казалось, что он даже не слышит их и не сознаёт присутствия товарищей кругом себя. Дума или чувство, поглощавшие его, как будто облекали его плотным флёром и уединяли его от других людей, сидевших рядом с ним на неуклюжем корабле.

Путешествие шло медленно, не больше десяти вёрст в день. На первой же стоянке судно сильно обсохло, благодаря убыли воды за ночь, и для того, чтобы столкнуть его на воду, пришлось выгрузить часть клади и потом переносить её обратно бродом по пояс в воде. Отплыли только к вечеру и, пройдя вёрст пять, должны были снова остановиться, ибо судно, потёртое во время нагрузки, дало течь по левому борту. Но на этот раз для стоянки выбрали глубокую и очень удобную бухточку.

К общему удивлению, как только борт судна встал параллельно к берегу, Ястребов прямо со своего места прыгнул на угорье и ушёл в лес. Другие укрепили судно и осмотрели течь, которая оказалась, к счастью, легко исправимой, но на следующее утро, когда нужно было отправляться в дальнейший путь, Ястребов не явился. Поневоле пришлось сидеть на берегу и ждать его возвращения.

Более экспансивный Ратинович пробовал окликать его из лесу, потом пустился на розыск, но заблудился в тальнике и вышел на берег только после шестичасовых скитаний и на три версты ниже стоянки. Кроме того, чтобы вернуться назад, ему пришлось перебрести по пояс через устье ручья, верховья которого он незаметно обошёл в тальнике. Ястребов, по-видимому, не отходил далеко от стоянки. Раза два они слышали выстрел; когда он вернулся поздно вечером, с ним не было никакой добычи. Впрочем, он мог оставить её в лесу, ибо результаты охоты его мало интересовали. С тех пор он исчезал ещё два раза так же скоропостижно и не предупреждая никого и один раз вернулся только через двое суток.

Это было какое-то инстинктивное, совершенно неудержимое стремление к лесу, к скитанию в таёжной глуши. Среди упряжных собак бывают псы с такими же инстинктами. Они целый день упорно тянут лямку, а на ночлеге перегрызают привязь и уходят в лес. К утру или к следующему вечеру они возвращаются обратно и снова подставляют спину упряжи, и никакое наказание не может отучить их от этой цыганской привычки.

На пятнадцатый день пути, под урочищем Быстроватым, произошла первая серьёзная неприятность. Река Пропада в этом месте разделяется на два русла, из которых одно очень широкое и мелкое, а другое, узкое и глубокое, представляет настоящий фарватер. Вход в оба русла замаскирован островами и протоками, где очень легко потерять настоящее направление.