— Какие у вас мрачные мысли, Полиевкт Харлампиевич. Вам еще жить да жить... Не думала я, что среди петербургских стряпчих случаются честные люди... Поинтересуюсь... Они же все наперечет... Истомин, Понырин, Туркин...
Хлебонасущенскому стало страшно. «Дьяволица, — подумал он, — ведь исчислит Понырина». А Шпильце, как ни в чем не бывало, продолжила ласковым приветливым голосом:
— Давайте не будем, как говорят русские, держать зла друг на друга... Вы устали с дороги, я — погорячилась... Нервы, знаете ли... И доктора пошли никудышные, деньги тянут, а помощи — никакой... — Амалия Потаповна по-дружески взяла Хлебонасущенского под локоть. — Хотите кофе или чаю? Проголодались небось в дороге...
— Спасибо, Амалия Потаповна... Я уж дома, после баньки чаи гонять буду, — отказался Хлебонасущенский. — Меня тоже прошу простить, ежели что не так сказал.
Перед отъездом в Петербург Анна и Николай заехали проститься с Долли. Она еще носила траур по корнету, чувство вины за его гибель не прошло — оно лишь потеряло прежнюю остроту. Да и отъезд Николая сильно огорчал Долли. Ей казалось, что в Петербурге Николая подстерегают неведомые опасности, она жила в ожидании новых несчастий, и это изматывало ее. Долли похудела, осунулась, черты ее лица истончились, на щеках полыхал нездоровый румянец.
— Надолго в Петербург? — спросила Долли.
— Не знаем... Как пойдут дела... — ответил Николай.
— Я распоряжусь насчет ужина? — вопросительно посмотрела Долли на Анну.
— Я бы выпила чаю...
Долли вызвала лакея и распорядилась поставить самовар.
— Как жалко, что вы уезжаете... Теперь, после смерти Мишеньки Стевлова, здесь, в Саратове, стало невыносимо... Вот уж поистине: «В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов». Наш любительский театр приказал долго жить. Пикники надоели. Одни и те же люди, одни и те же разговоры... Два раза в год — балы у губернаторши...
— Поезжайте в Чечевины... Там сейчас красота, — предложил Николай. — Маша и Ваня вас очень любят...
— Я знаю... Но мне кажется, им теперь нужно остаться совсем одним, — возразила Долли.
Анна благодарно пожала Долли руку.
— Вы — умница... — сказала она.
— Именно поэтому вы решили ехать в Петербург? — спросила Долли.
— Нет... Возникли некоторые обстоятельства... У моей подруги убили мужа.
— Как — убили? — растерялась Долли. — За что?
— Это очень запутанная история... Вам будет неинтересно, — сказала Анна.
— Полиция нашла убийцу?
— Нет...
— Мы знаем, кто он, — сказал Николай.
— Надо заявить в полицию, — убежденно проговорила Долли.
— Не думаю, что это что-то даст... Свидетелей нет, у убийцы, скорее всего, есть алиби, — Николай как бы размышлял вслух.
— Но это несправедливо! Преступник должен понести наказание! — возмутилась Долли.
— Моя подруга и хочет восстановить справедливость, — сказала Анна.
— Что она может? — воскликнула Долли.
— Покарать преступника...
— Покарать?! Как? Она же женщина!
— Она сделает это, — убежденно сказала Анна. Долли нервно заходила по комнате.
— Даже если бы ей удалось — это был бы самосуд, — проговорила она.— Мы живем в девятнадцатом веке... Нами правят законы...
— Этот человек повинен и в смерти корнета, — сказал Николай. — На его совести — жизнь многих людей...
— Он чуть было не погубил Машу, — добавила Анна. — Мы не желаем ему смерти, мы хотим, чтобы он понес заслуженное наказание...
— Тогда восстановится порядок вещей, как говорит мой друг Ковров. Кстати, и ему в свое время пришлось пострадать из-за этого человека.
— Он, вероятно, очень опасен? — с тревогой спросила Долли.
— Он жалкий трус. Он все делает со страха, как загнанная в угол крыса...
— Будьте осторожны... С вами ничего не должно случиться...
— Со мной ничего и не случится... А вот ваше состояние мне не нравится... У вас совсем больной вид. Вы показывались доктору? — спросил Николай.
— Терпеть не могу докторов...
Принесли самовар. Долли занялась чаем. Николай помогал. Анна исподволь наблюдала за братом и Долли. Ей было очевидно, что они любят друг друга и очень боятся предстоящей разлуки.
— Анна! — торжественно сказал Николай. — Неделю назад я сделал Дарье Даниловне предложение.
— Что же вы молчали? — возмутилась Анна.
— Мы же еще не говорили с батюшкой Дарьи Даниловны... Он в Петербурге... Поэтому я и не сказал тебе.
Лицо Долли полыхало; она не заметила, что кипяток из самовара переливается через край чашки, обжигая ей руки. Анна, улыбнувшись, перекрыла краник.
— Я не спрашиваю, Долли, что вы ответили моему брату. Я уже давно все вижу. И очень счастлива за вас.
Она подошла и обняла Долли.
— Знаете, что? — загадочно улыбаясь, сказала Анна. — А не махнуть ли вам с нами в Петербург?
Долли растерянно переводила взгляд то на Анну, то на Николая.
— Во-первых, в Петербурге теперь ваш батюшка, можно будет все окончательно решить, — продолжала Анна, не давая Долли опомниться. — Во-вторых, меня, как и Николая, беспокоит состояние вашего здоровья. Покажем вас хорошим докторам. Ну так как?
— Я совершенно не готова к поездке, — растерянно сказала Долли.