Развод и прочие пакости

- Дарюс, ты даже слушать меня не стал. Тебе важно было настоять на своем. Я училась музыке семнадцать лет. Слишком много, чтобы бросить, когда оставался всего один год. Если бы я попросила отказаться ради меня от волейбола, ты бы смог?

Это был тот самый лом, против которого нет приема – если нет другого лома. Он и ломанул:

- Ты не бросила, но знаменитой скрипачкой все-таки не стала.

Ох, дорогой, не с тех козырей ты пошел, точно не с тех. Со свиньей ход получился, может, и неплохой, но надо было на этом остановиться, а не огрызаться. Десять лет прошло, ты точно не изменился.

- Ну так и ты знаменитым тренером не стал, - ответила спокойно. – Я не солистка только потому, что не хочу. Мне нравится в оркестре. Ты сам играл в команде, должен понимать. К тому же я первая скрипка, это ничем не хуже солистки. Мы будем сейчас обсуждать, кто был тогда сильнее неправ?

- Прости… - он накрыл мою руку ладонью. – Я скучал по тебе.

Да-да, я должна притвориться, что верю?

- Ты женат?

Кольца не было, но это ни о чем не говорило. Я тоже его никогда не носила.

- Был. Недолго. А ты? Замужем?

Наверно, стоило сказать, что да, но показалось каким-то… мелким, что ли? Прикрываться Марковым? Ну просто фу.

- Тоже была. Достаточно долго.

Господи, пожалуйста, пусть обойдется без «может, нам попробовать снова?»

- Ира, а может, мы не случайно встретились именно сейчас?

М-да, похоже, не обойдется…

Принесли хачапури, гранатовое вино мне, сок ему, и это избавило от необходимости отвечать. Отпила глоток, не дожидаясь тостов, отломила краешек. Когда я ем, я глух и нем. Так в садике учили.

Самая подлость в том, что человека, которого любила, невозможно выдрать из себя бесследно. Как бы сильно ни была на него обижена, сколько бы времени ни прошло. Это как рубец от ожога – на сетчатке, на сердце. И взгляд его – жадный, изучающий – сейчас касался этого рубца.

- Расскажи, как ты жила все это время.

Глупее вопроса не придумаешь. Рыдала в подушку все десять лет? Нет, только первый год, этого хватило. Но тебе и об этом говорить не буду.

- Нормально жила. Закончила консерваторию. С отличием. Играла в оркестре. Много где побывала – на гастролях.

- А дети есть?

- Нет.

Я даже не знала, жалею об этом или нет. Сначала хотели немного подождать, потом… Потом вопрос сам собой снялся с повестки дня. Мне бы задуматься: если мужчина не хочет от женщины детей, это о многом говорит. Но был бы ребенок, сейчас осталась бы с ним одна, потому что его наличие Маркова вряд ли удержало бы от походов налево.

С другой стороны, уже почти тридцать три, поезд стремительно уходит. Конечно, сейчас и в сорок рожают, но кто сказал, что это хорошо?

Так, Ира, Ира, а давай без глупостей, ладно? А то полезет вдруг в голову всякая ненужная хрень.

Я даже тряхнула ею, чтобы ничего там не зацепилось.

Разговор получался какой-то вымученный. Может, Дарюс на что-то и рассчитывал, но я чувствовала в первую очередь горечь и сожаление. Старая любовь не ржавеет, говорите? Но всплыло в памяти другое, очень яркое и емкое. Дословно не помнила, конечно, только суть. У Тургенева в «Рудине» - о том, что старая любовь как листья дуба. Уже давно засохли, но еще держатся и лишь тогда опадают, когда начинают пробиваться новые.

Но если Маркову не удалось полностью вытеснить из моего сердца Дарюса, может, это и не любовь была вовсе? Как часто люди принимают за нее совсем другие чувства и живут с этим – долго-долго.

Дарюс достал телефон, набрал номер – у меня в сумке запело.

- Отлично, значит, тот же, - кивнул он.

Ну да, кто сейчас меняет номер телефона, если нет очень веской причины. На него же все подвязано.

- Послушай, это ни к чему, - я в два глотка допила вино. – Ничего уже не изменишь.

- А может, это второй шанс? - возразил Дарюс.

- Нет. Извини, мне пора.

- Подожди, я тебя отвезу, - он махнул официанту.

- Не надо.

Взяв сумку, я пошла к выходу.

Кто бы знал, как же мне было паршиво!

Глава 33

Меня ломало. Нет, я, конечно, не знала, как ломает по-настоящему, только в теории, но думала, что это она и есть – ломка. А ведь казалось, что все давно прошло.

Да нет, прошло, конечно. Это, скорее, было очищение от той мути, которая залегла где-то в самой глубине. Когда отношения не заканчиваются, не умирают естественной смертью, а обрываются на излете, остается ощущение чего-то недосказанного. Тот самый пресловутый незакрытый гештальт.

Я все сделала правильно. Я знала это. Но все равно зудело: а может, нет? Может, это и правда был второй шанс, который я просрала так же, как и первый?

Но это был уже не тот Дарюс, которого я любила. Совсем другой человек. Хотя, если подумать, кое-что как раз не изменилось. Достаточно было одной фразы, чтобы это понять. О том, что знаменитой скрипачкой я так и не стала. И его, замечательного, отфутболила, – или отволейболила? – и сама как профессионал оказалась в глубокой заднице. И бесполезно что-то объяснять, потому что для Дарюса всегда было только два мнения: его собственное и неправильное.