Развод по-драконьи

— Я понимаю, — отвечала золотоволосая девочка внутри Тахулы. — Ты взял мою метку истинности и отдал ей. Ты свободен. Тебе больше ненужно приходить в мой дворец, боги не хотят, чтобы у нас родились дочери.

— Такова плата за дар! Предательство было моей платой, и я согласился, чтобы получить сильного сына!

— Тогда плати.

Дни шли, и она перестала ненавидеть его так страстно, она стала пускать его в свою спальню, и вместе проводить дни, но сердце омертвело. Тогда как сердце императора билось для нее, ее собственное застыло, сломанными часами в ту секунду, когда Ферхе склонилась перед ней в реверансе.

Я проснулась в холодном поту. Что я увидела? Прошлое или собственные фантазии? И если фантазии, то почему они так похожи на прошлое. Император действительно относился к Тахуле по-особенному, но метка… Она собственными глазами видела метку на руке императрицы. Мысль, что метку можно передать, как соль за обедом, прошлась холодком по спине.

«Нельзя, — оборвала ее улиточка. — Передать можно только сам знак, символ связи, а связь остается у тех, кому дана при рождении. Ее нельзя продать, подарить или уничтожить. Разве ты не знаешь об этом, Эль?»

Я положила руку на левое предплечье, вырисовывая пальцами императорскую азалию — символ рода Таш, уничтоженную моими собственными руками. Так странно, метки давно нет, а пальцы чувствуют ее ребристый рисунок, ощущают теплоту. От ужаса я подскочила на кровати, нашарив на столе резное зеркальце, и тут же поднесла его к плечу.

Проклятый цветок расцвел на плече буйным цветом. Восемь лепестков, жемчужинка в сердцевине и едва уловимый розоватый цвет контура.

— Не может быть, — выдохнула в ужасе. — Я уничтожила ее!

Хотелось закрыть лицо руками и разрыдаться. Все было напрасно. В глубине души я знала об этом. Когда я вырвусь из этого брака, из дворца, из Вальтарты и уеду, связь уедет со мной, заставит вспоминать Теофаса, заставит отвергать других мужчин. Связь — это не кандалы, не цепь, намертво связавшая двух незнакомцев ради сильного потомства.

Это способность. Особое умение. Чудо, подаренное просто так.

В груди горячо и жарко дрогнуло. Если я все это чувствую, то как может Теофас чувствовать иначе?

— Как?

«Разве ты не знаешь ответ? — моя драконица рассмеялась знакомым улиточьим ехидным смехом. — Он же такой простой и очевидный».

Никак. Он чувствует все то же самое, что и я. Что чувствовали Тахула и император, обманувший волю богов. Думавший, что сумел обмануть.

Простота ответа поразила меня настолько, что я буквально онемела на несколько дней, позволяя Инес вертеть себя, как куклу, собирая к завтраку, позволяя горничным выгуливать меня по саду, прощая стражам их наглость. Такая очевидная правда просто не могла быть правдой, я ведь сама видела… Или слышала. Видели и слышали другие.

Тем временем дни шли. Суд богов бесконечно откладывали по самым разным причинам, а я пока не решалась действовать, пока Тео не придет в сознание.

И однажды, в один из таких вялотекущих дней, ко мне пришел гость. Точнее, гостья.

Баронесса лукаво сунула красивый носик в мою комнату и робко улыбнулась:

— Дракониры, могу ли я побыть наедине с Ее Высочеством? Мы просто выпьем немного вина и поболтаем о прошлом, правда-правда.

К моему удивлению, стражи закивали и вышли, но… взгляды, которые они бросили в мою сторону, мне не понравились.

Дорогие читатели! Большое спасибо за ваши звезды, комментарии и награды! Это очень-очень приятно ))

25. Улиточка

С прислугой баронесса была уже не так любезна, буквально принудив их разойтись. Инес пришлось выводить силой, горничные ушли сами, но им явно не нравилось происходящее. Скорее всего, часть из них приставил ко мне Рейнхард.

Невоспитанная и изначально чуждая нашему миру Альве приобрела при дворе лоск, уверенность и обаятельное нахальство. Драконам нравились маленькие изящные иномирянки, смотревшиеся рядом с рослыми драконицами особенно нежно.

Темные глаза, темные кудри, изящество линий.

Рядом с Теофасом она выглядела заморской статуэткой, выточенной из морской пены и черного шелка.

— Присаживайся, Альве, — я кивнула на соседнее креслице.

Та кивнула мне и примостилась на край кресла, подозвав свою прислужницу. Во дворце она обжилась, оформилась в красивую придворную даму, везде ходит с личной прислугой, а личная прислуга ходит с корзиной, полной вина и сластей.

Меня же они, видимо, считают идиоткой. Решили, что в Ленхарде я деградировала до разума пятилетнего ребенка, и начну угощаться их обедом.

— Мы дурно начали наше знакомство, но я бы хотела примириться с тобой, Эльене.

С тобой. Можно подумать, мы подружки, чтобы тыкать друг другу. Но я не стала ее поправлять, холодок, приобретенный в Ленхарде, давал о себе знать.

— Давай выпьем, Эльене, отметим нашу встречу. Мы, можно сказать, не чужие друг другу.

Темные глаза внимательно отслеживали каждый мой вдох, алые губки роняли одну завуалированную гадость за другой.