Близ экватора заката, как такового, не бывает. Как только начинаешь любоваться заходящим огромным солнцем, оно вспыхивает золотой монетой и, взорвавшись огненными лучами, пропадает за горизонтом, растянувшим равнодушно-ровную черту между небом и водой.
Мне всё это было отлично видно с высоты гостиничного номера. Эту накрывающую город крышкой ночь. Ища спасения от атакующей меня муки и чувства непонятной вины, я позвонила свекрови и попросила к телефону моих мальчишек. Немного успокоившись после болтовни с ними, я села к окну с тарелкой остывшего ужина на коленях. Да, у них разные отцы, но мне они одинаково родные и равно любимые. Что я сделала или сказала не так? С моей стороны, возможно, было лишним пытаться напоминать Йесону о не лучших годах его жизни, но если бы не его комплексы (которые у него, о чудо, есть оказывается!), то нам удалось бы всё обсудить по-мирному. И я-то не знала о том, что прожитые лета до меня были настолько плохи. И как-то неправильно было решать этот конфликт двух мнений уходом. Но мой муж темпераментный мужчина, не получающий сексуальной насыщаемости уже больше двух недель. Если бы он тут остался, то, скорее всего, разнес бы всё к ебеням. «Да, пусть пройдется» - философски заключила я.
Нам с Йесоном не привыкать к разлукам. Даже продолжительным, на неделю-две (это для меня уже было исчерпывающе много). Но от этого его отсутствие не переносилось мною легче. У меня не вырабатывался иммунитет к жизни без него. Она меня подкашивала и грозила погубить, если не принимать вовремя микстуры – мужа. Нет-нет, в этот раз он быстро вернется, но что-то изменится, я знала. Он не хотел говорить о своём прошлом, но обмолвился. А когда происходили вещи против его воли, перечащие ему, он обязательно потом в двойном размере доказывал, что всё будет так, как он считает нужным. А так как вынудила его к откровенности я, то и проучить должно меня, чтобы поняла: ему виднее, как надо. Я уже сейчас, переваривая полученные сведения о том, что до меня он был неудачником на любовном фронте и рогоносцем, считала, что прожила бы и без этой информации, если она была ему неугодна. Мне на неё было ни холодно, ни жарко; если Йесон ненавидел те годы, я готова ненавидеть их вместе с ним, если тосковал о безвозвратности чего-то, я готова тосковать тоже. Если хочет забыть, то и я забуду, но я знала гордость Йесона. Он ещё долго будет изнемогать от вторжения в его сокровенные секреты. Я провела параллель между собой и женой Синей Бороды из сказки, которой велено было не заглядывать за запретную дверь. Ну почему мы – женщины, - таковы, что не удовлетворяемся счастьем и всё равно суём куда-то свой нос? Я зареклась отныне ещё потакать своему любопытству и вспомнила, что когда-то пообещала себе не называть никого, кроме Йесона, отцом Джесоба. Но это было до того, как я узнала, что беременна второй раз. Я клялась и ручалась самой себе в порывах только что обнаруженной любви к собственному насильнику, признавшемуся в своём бесплодии; в общем, в очень сложной и неадекватной ситуации. Но бесплодие оказалось фикцией, а потому, имела ли я право теперь признавать за Донуном отцовство, нарушая слово, данное себе самой?
Сопоставляя факты, различные утверждения Йесона разных лет с тем, что в итоге оказывалось, я совсем запуталась и отложила на потом окончательное решение по поводу признания его слов правдой. Если бы я самостоятельно не узнала, что он разведенный мужчина уже на тот момент, когда мы познакомились, этот затейник так и катал бы мне по ушам, что я была его первой женщиной. Спору нет – ложь Йесона всегда красива и ей хочется верить, но… Но если у них с женой не было детей, то, может, они реально даже не спали, и «шлюха», «зараза» и «патоспермия» - очередная обманная импровизация? И он был до меня девственником? Я тихо и одиноко засмеялась, скрипнув зубцом вилки по фарфору. Только мой супруг способен заставить верить в очевидно невероятные вещи, не прикладывая к этому усилий. Но я же на самом деле не видела кроме его бывшей благоверной ни одной любовницы, или хоть какой-нибудь завалящей самки, которая сказала бы: «Да, я с ним спала».
Воспаляясь от лабиринта вечных йесоновских интриг, мозг стал выдавать мне очередной анекдот: муж только что сочинил совершенно обезоруживающую картину прошлого, нарисовал выдуманного обманутого и побитого судьбой парня, чтобы защемило дух, разыграл правдоподобную сцену оскорбленности – в его актерских способностях я убеждалась не раз, - и ушел. Всё рассчитано на один эффект: мне становится стыдно, и я больше никогда не лезу в его прошлое. И это сработало. Мне стыдно, и я не знаю, чему верить.