Развод. Вспомни, как мы любили

— Вот так, — шмыгаю и вытираю слезы тыльной стороной ладони. — Разлюбил. Говорит, что не может так больше.

— Может, перебесится, а? — едва слышно отзывается Валентина. — Вы чего, Маш… Вы же так давно вместе… Маша…

— Это конец, — опускаю взгляд и медленно выдыхаю. — И девочкам пока ничего не говори, Валь. Они ждали этого отдыха.

— Да они же все в сорокет начинают фигней страдать… Маш, милая моя… Взбрыкнул мужик…

Я молча смотрю в камеру, и Валентина закусывает губы.

Виктор — для нее сын. И он останется им при любом сценарии. И не воспылает она к нему яростным гневом. Не будет она его ненавидеть, обкладывать оскорблениями и вычеркивать из жизни.

Он — ее сын. И как бы она меня ни любила, как бы ни уважала, как бы ни переживала, но она окончательно не встанет на мою сторону. Я это понимаю, потому что сама мать.

— Маш…

— Отдыхайте.

— Да как тут отдыхать теперь?

— Я не знаю, — пожимаю плечами, — и звонить Виктору бессмысленно, Валь. Мы расходимся. Разве я имею права его не отпускать?

— Да блажь это! — Валентина повышает голос и прижимает ладонь к губам, а потом бубнит, повторяя, — мужицкая блажь.

— Как он сказал, — делаю глубокий вздох, — пусть будет так.

— Ну… я не знаю, — Валентина начинает паниковать, — ну… возьмите передышку… разбегитесь на время… черт… Маш… да дурак он… Господи, — смотрит обескураженным взглядом в даль, — да что ж их так накрывает?!

— Валь, эти вопросы ничего не изменят.

Смотрит на меня, хмурится и поджимает губы. Как женщина, она понимает меня, но как мать и как свекровь, она не желает, чтобы все было так. Она хочет зачитать мне лекцию о том, что надо быть умной и мудрой, однако осознает, что я на дне и я умираю.

— Маш, ты же мне как дочка…

— Вот… А для Виктора я… — горько усмехаюсь, — как сестра.

— Так… может… Маш, — Валентина нервно расхаживает по веранде, — его… не знаю… ну, встряхнуть?! А? Освежить отношения? Поперся он на сторону, а ты…

— Не поможет. Да и не хочу.

— Елки-палки, Маш, — сердито шепчет Валентина, — ну что ты как маленькая?

— Я не буду его возвращать, встряхивать, соблазнять… Это глупо и унизительно.

— Сейчас тебе надо передохнуть, Машуль, — шепчет Валентина. — Никто и не просит сейчас натягивать на себя секси платье…

— Валь… — закрываю глаза. — Прошу. Мне и так тошно.

Валентина с тяжелым и отчаянным вздохом замолкает. Голова раскалывается, и мне хочется выкопать себе в лесу маленькую темную норку, а потом забиться в нее раненой лисицей и свернуться в клубочек.

— Маш… — блекло отзывается Валентина. — Я ведь… тебе не стану врагом?

Глава 9. Мир, война и шпинат

— Сколько раз ты разводился?

— Три раза, — Юра вытягивает ноги и растекается в кожаном кресле.

Перед ним стоит стакан с какой-то зеленой жижей.

— Там шпинат, сельдерей, огурец и петрушка, — говорит Юра, заметив мой взгляд на стакане. — Дрянь редкостная, но, — похлопывает себя по животу, — худею.

Смузи? В баре? Как он развел бармена на смузи из петрушки и сельдерея? Конечно, похудеть этому борову не мешало, но смузи в пафосном полумраке среди дерева и кожи смотрится нелепо.

— А причины развода?

Пастухов Юрий — один из моих партнеров. Сошлись в нескольких крупных сделках лет пять назад. Его мало, кто любит. Для многих он — неприятный, хамоватый мужик, который может прямо послать без лишних расшаркиваний ножками, но у нас как-то все сложилось так, что можем иногда встретиться в баре и выпить.

Нет, не друзья, но знакомые, которым при встрече комфортно сидеть за одним столом. Без напряжения и настороженности. Это странно, конечно, но как есть.

— Причины? Надоели, — пожимает плечами, и его круглое лицо сминается в ехидную улыбку. — Ждешь совета от бывалого ходока?

— И как разошлись? С миром?

— Ты, что, сказок перечитал, Вить? Какой мир? — вскидывает бровь. — Это мужик надеется на мир при разводе, а бабы устраивают вакханалию. Первая женушка после развода бегала по гадалкам и порчу наводила… — задумывается. — Блин, может, я поэтому жирный? Хотя нет… Я уже с ней был с пузом, — печально вздыхает. — Вторая пыталась убить. Третья обвиняла в изнасилованиях, избиениях. И каждой я оставил по дому, по внушительному счету, машине… Был очень культурным, но… — подается в мою сторону и шепчет, — так ты еще больший козел. Логики никакой, но вот так.

Подхватывает стакан и решительно присасывается к нему. Крупными глотками выпивает зеленую жижу, кривит лицо и прижимает кулак ко рту. На глазах выступают слезы:

— Отвратительно, Вить. Вот подумываю, может, в четвертый раз развестись? Это просто невозможно. Мне ни пожрать нормально, ни выпить. Моя нынешняя зазноба не теряет надежды слепить из меня Аполлона.

Медленно выдыхает и откидывается назад:

— Не, четвертый раз не выгребу. Это будет мой личный ад со смузи и отрубями в кашах. Господи, — смыкает веки. — Это мне за мои грехи, — открывает глаза. — А чо ты о разводах заговорил?

А затем переводит взгляд на чемодан, что стоит рядом, и тянет:

— Оу… Так ты не в отпуск? — смотрит на меня с ухмылкой.

— Нет.