Разворот на восток

После победы над Гитлером нашу бригаду не распустили по домам, как предполагалось первоначально, а вместо того погрузили в эшелон и отправили на восток. Восточную часть Германии и запад Польши мы проехали в ночное время, рассвет застал нас в Варшаве. Ничего подобного тому тотальному разрушению, которое мы видели в Белграде, Константинополе или Загребе, в польской столице не наблюдалось. Город был изрядно ощипан, но ничего страшного с ним не произошло. Пани Варшава уже поднялась на ноги, теперь одернет юбку, отряхнется и пойдет дальше как ни в чем не бывало. А вот то, что творится восточнее бывшей советско-польской границы, иначе чем ужасом не назовешь. С момента битвы за освобождение Минска минул уже почти год, но город, как после Батыева нашествия, до сих пор выглядит обезлюдившими руинами.

Дальше на восток, от Борисова до Смоленска, наш эшелон шел мимо бесконечных полей, заставленных уже посеревшими могильными крестами, на которые кое-где были нахлобучены немецкие солдатские каски. Это – все, что осталось от германской группы армий «Центр», которая прошлой зимой полегла в этих лесах до последнего человека. Сколько их тут было: миллион, полтора или два… все они остались в русской земле, никто не вернулся. После Минской резни Красная армия на этом участке фронта совершенно не брала пленных, и все завоеватели – от генерала до рядового стрелка – обрели свой клок русской земли в братских могилах.

Я вспомнил, как наш «комиссар» товарищ Иванов читал нам отрывок из поэмы большевистского пиита Симонова о Ледовом побоище:

Углом вперед, от всех особо,

Одеты в шубы, в армяки,

Стояли темные от злобы

Псковские пешие полки.

Их немцы доняли железом,

Угнали их детей и жен,

Их двор пограблен, скот порезан,

Посев потоптан, дом сожжен.

Их князь поставил в середину,

Чтоб первый приняли напор,-

Надежен в черную годину

Мужицкий кованый топор!

Князь перед русскими полками

Коня с разлета развернул,

Закованными в сталь руками

Под облака сердито ткнул.

«Пусть с немцами нас бог рассудит

Без проволочек тут, на льду,

При нас мечи, и, будь что будет,

Поможем божьему суду!»

Послушаешь – и мороз по коже. И ведь писал свою поэму господин Симонов в тридцать восьмом году, когда не было еще никакой Великой Войны, и только предчувствие грядущей кровавой бойни витало над европейскими полями. И ведь какую способность к предвидению и какое понимание характера русского народа нужно было иметь, чтобы написать эти строки тогда, когда на польско-германской границе не прозвучал еще первый выстрел, не говоря уже о нападении германцев на Большевистскую Россию.

И в самом деле, русский человек, обычно такой добродушный и немного безалаберный, бывает страшен, если его донять. В ту германскую мы ТАК, будто это наш последний бой, не воевали. А следовало. Не было бы тогда ни февраля, ни октября злосчастного семнадцатого года. Правда, как говорит тот же господин Иванов, и царь Николай – тоже далеко не красный император Сталин. Правил бы в те годы его безвременно померший родитель, было бы совсем другое дело. Правда, и германский кайзер Вильгельм с австрийским императором Францем-Иосифом при государе-императоре Александре Третьем тоже сидели бы тихо, как мыши под веником, и никакой Великой войны просто бы не случилось…

Впрочем, и за Смоленском земли, расстилающиеся по обе стороны от железнодорожного пути, выглядели так, будто германец отступил отсюда только вчера. Пепелища, посреди которых торчали печные трубы, народ, ютящийся в землянках. А кому восстанавливать все порушенное, если мужики пали в бою с жестоким врагом или тянут солдатскую лямку за тридевять земель? Правда, в Красной Армии стали поговаривать о демобилизации старших возрастов, но как-то неуверенно, словно осталась еще какая-то недоделанная работа…

И уже здесь, во временном полевом лагере, мы узнали, в чем там было дело. Стало известно, что после участия в параде на седьмое ноября нашу бригаду перебросят на самый-самый Дальний Восток, в район славного города Владивостока.

– Помяните мое слово, господа, – сказал начштаба бригады полковник Игнатенко, – разобравшись с германцем, господин Сталин решил предъявить старые векселя японским макакам. А там совсем все плохо. Четыре года назад под Халкин-Голом их воинство ссаными тряпками гоняла довоенная Красная Армия под командованием генерала Жукова. Японцы за это время никак не изменились, да и с чего бы им меняться, а вот то, что теперь представляет собой нынешняя Красная Армия, вы видели сами…