Развращённые

Двенадцать девушек вышли на сцену и заняли свои позиции.

Марлен несколько раз тряхнула пышной гривой. Она в тот момент действительно напоминала лису, что нетерпеливо виляет рыжим хвостом, мечтая поскорее сорваться с места.

Она была красива. Красива своей молодостью, дерзостью и той самой, не погребенной под сложными жизненными обстоятельствами легкостью.

Она умела себя преподнести. Была Марлен из тех людей, что расцветали, ощущая на себе внимание других. Поэтому, глядя на тысячи людей, что пришли На-Колокола, чтобы увидеть их (её) танец, усмехнулась: сейчас как начнется!

Эту её улыбку подхватили камеры-жуки, и транслировали на все экраны города. Такой её увидел (и озверел!) находящийся в тот момент на совещании Доган Рагарра. Черт знает, как ему удалось не выдать собственного удивления.

На мужчину в тот момент были направлены десятки взглядов, но он только и мог, что глазеть на экран, расположенный где-то за прозрачной стеной кабинета для переговоров.

Он взял себя в руки, свернул совещание и перешел в свой кабинет, где не было ничего прозрачного, стеклянного, где можно было уединиться и собраться с мыслями.

Он развернул экран на весь рабочий стол, и жадно уставился на экран.

— Пятая нога! Что за…?!

Сложно сказать, что творилось в его голове в тот момент, но в глазах его клубилась стужа. Ярость рвалась, ярость расплескивалась опасными волнами.

— На-Колокола, быстро! — приказал он кому-то в динамик, одновременно сворачивая со стола проекцию.

И поехал… к ней.

Приказ

Доган прибыл на Чайка-Площадь с опозданием, когда гонщицы уже исполнили первый танец. Именно он, танец этот, и вывел Марлен в несомненные фаворитки. Кресло судьи (все знали, что На-Колоколах за судьей закреплено место в отдельном павильоне у сцены) пустовало, а потому Марлен изначально была расслаблена. Лисица давно уяснила: все у неё будет хорошо, когда его нет рядом.

Как плавно скользит масло по слегка нагретой сковородке, так и знание об отсутствии Рагарры окутало сердце девушки неким спокойствием, позволяя ей ненадолго отвлечься от тревог.

— Девушки, пора, — кто-то забежал в гримерку.

Марлен глотнула немного воды, стерла с чела пот, и вернулась на сцену — продолжать выступление.

Медленная музыка. Каждая из двенадцати гонщиц повела бедром, будто завлекая обещанием возможного удовольствия.

Пластичная рука гонщицы прикасается к груди. Лишь намек, лишь обещание, ничего вульгарного.

Музыка нарастает, публика звереет, а Марлен расслабляется. Тело будто пропитано зарядами тока, распущенные волосы, чуть влажные у висков, мягко обволакивают фигуру девушки. У неё длинные волосы, в свете софитов кажущиеся золотыми.

А мужчина не может отвести взгляд. Как же он голоден. Зачем бороться? Кто об этом узнает, кто поймет? Он её хочет, так почему бы не…

Она его видит, лиса эта. И на секунды сбивается с ритма. Он скалится. Сладкая моя, боишься? Правильно делаешь, думает он. И смотрит. Как не смотреть — чертовка красива, что аж глазам больно.

Его лисица берет себя в руки. Продолжает танец, и движения её становятся чуть более резкими. Она выбивается из общего ритма, выполняя каждое движение с форой в полсекунды. Как будто стремится выделиться.

Мгновение спустя его будто кипятком обдает: теперь она танцует для него. Играет. Дразнит его!

Доган призывает на помощь чувство злости, возмущения, но не находит в собственном теле этих эмоциях. А вот любопытства — хоть отбавляй! Он ловит себя на мысли, что именно такой он себе её и представлял. Судье еще не доводилось видеть девушку в расслабленном состоянии — она боится его до зубного скрежета, и в его присутствии ведет себя соответственно. Правильно делает, но вот же она, на сцене, играет в игру, что ей не по зубам. Дразнит мужчину, от которого полностью зависима.

Музыка тенью следует за движениями красавиц, пока и вовсе не замолкает. Все девушки застывают в чинном поклоне.

В вырезе еёплатья отчетливо проглядывается ложбинка груди. Доган хмурится — что за пошлое тряпье она на себя нацепила. А потом вспоминает, что выбирала одежду не она.

Судья подзывает к себе охранника.

— Ту, что в первом ряду, третья слева — ко мне.

— Будет сделано, — отвечает ящерр. — Вместе с остальными девушками?

Он едва не спрашивает вслух, о каких девушках идет речь.

— Ах да, прием, — вспоминает Доган, подавляя вспышку разряжения. — Нет, веди в закрытую часть дома. Хотя нет, постой.

Ему в голову приходит внезапная мысль, такая, за какую Доган в юности бы сам себя возненавидел. Но то было в юности.

— Не сразу ко мне. Пусть сначала увидит…

Экталь

Ночью, пьяная от восторга Марлен возвращается в свои апартаменты, в которых уже успела немного обжиться. И застывает с приклеенной улыбкой на лице: у двери стоят Джин и Мира. Лисица, что еще недавно, распушив хвост, дразнила судью, прячется обратно в норку. Марлен понимает: что-то пошло не так. Она ощутила себя воздушным шаром, из которого резко выпустили весь воздух.

Девушка открыла дверь, и все трое — молча! — вошли в приглушенную ночным светом комнату.

— Тебя в Экталь вызывают.