Развращённые

Марлен прислонилась к стене — ноги не держат. Слова Миры вогнали в дрожь. И страшно, и непонятно, и непривычно. И в то же время одна мысль не дает покоя: значит, принял это решение после её танца На-Колоколах. Значит, видел, смотрел, и захотел увидеть.

А Джин устало выдохнула: означает ли это, что он отменил приказ о её казни?

— Ты не понимаешь, что тебя ждет, Марлен, — Мира будто прочитала её мысли. — Тебя не Рагарра к себе зовет, а в Экталь вызывают.

— Но… разве это не его дом? Экталь — ведь он там живет? Нет?

— Дом — его, но вполне возможно, что судью ты не увидишь.

— Но… но зачем мне тогда туда ехать?

Старшие гонщицы переглянулись. Джин выдохнула:

— Они нас так… проверяют. Они… — вход-выдох, — развращают нас там.

Джин было сложно говорить. Она испытывала к Догану чувства, которым не могла найти описание.

Ей болело: и за лисицу, и за себя. И даже за Догана, отвыкшего прислушиваться к другим. Впервые на её памяти, приказы Догана очень сильно напоминали самодурство, то самое, которым ящерры так любили попрекать земных правителей прошлого.

Лисичка упала на диван. Она все еще была одета в праздничный костюм. В полумраке блестки ткани казались еще ярче. Как так, думала она, еще несколько часов назад я ощущала себя самой сильной гонщицей Мыслите, а теперь…

— Что меня там ждет?

Вопрос Марлен ножом полоснул по густой холодной тишине, царившей в комнате.

— Он приглашает гостей, ящерров. Обычный вечер, но потом появляются гонщицы. И нет никаких запретов.

— Постой, Джин, я не понимаю. Получить гонщицу — это так сложно. То, что ты говоришь, противоречит всем правилам. Почему я никогда ни о чем подобном не слышала?

— Сложно? — надломленный голос Миры сочился ядом. — Смешная ты, Марлен. Да какое там сложно! Легко, если в правильные руки, — и засмеялась.

Марлен пугал этот смех. Она почему-то вспомнила их разговор в лесу и ту красную ставку, что была сделана на красивую Миру. Интересно, та встреча с ящерром уже состоялась, или еще нет? И что об этом думает тот мужчина, в которого Мира влюблена.

Джин старалась держать себя в руках и ответила сдержанно:

— Сложно только тем, кто не находится на верхушке власти.

— И вся эта верхушка, — Мира недобро усмехнулась, — приходит в Экталь. И ты не могла слышать о подобном, потому что говорить об Эктале строго-настрого запрещено.

Мира и Джин переглянулись. Они еще помнили, что случилось с последней девушкой, не сумевшей удержать язык за зубами.

Лисичка всхлипнула.

— Да говорите уже, что меня там ждет?!

— Насилие, — прямо ответила Джин, глядя Марлен в глаза. — Любой пожелавший тебя ящерр имеет право… на все.

Развращенные

Марлен замерла. Приложила ладони к лицу, потерла глаза, отчего весь макияж смазался. Марлен была красавицей, но в тот момент любой увидевший её согласился бы, что у девушки весьма отталкивающая внешность.

— У вас… с вами тоже так было?

Она отчего-то смотрела на Миру, от нее хотела ответ получить.

Но Мира молчала. Зато Джин — нет.

— Как правило, впервые на девушку делают ставку, продают её первый секс подороже, но одному ящерру. А потом уже — да, вызывают и в Экталь. Не всех, и нечасто. Меня не вызывают.

— Нечасто… Зато меня — часто! — Мира как-то недобро посмотрела на Джин.

Марлен внезапно стало очень больно. Она как будто заглянула за занавес мира Млечных гонщиц, и то, что она там увидела — пугало. Марлен осознала, что все это время Мира носила в себе несметное количество боли. А Марлен не замечала…

— Ну и когда?

— Завтра вечером.

Марлен стало плохо.

— Пятая нога, отстаньте от меня! — закричала Марлен. — Я не хочу, не могу! Оставьте меня в покое!

В комнату без предупреждения вбежал охранник — терций. Услышал крик — рванул на помощь.

Немая сцена: две девушки успокаивают третью. Ящерр убедился, что опасность никому не грозит, и вышел.

— Тебя стерегут, — прокомментировала Мира с кривой усмешкой.

Марлен скривилась.

— Нас туда приглашают нечасто, и отказать мы не имеем права… — Мира медленно выдохнула, будто набираясь сил. — Что касается тех ящерров, что ты там встретишь — в дом Рагарры попадают лишь избранные ящерры, и этим избранным разрешено всё.

— Что значит — всё? — глаза лисицы округлились. И ведь знала ответ, и все же.

— Что ты хочешь услышать, Марлен? — холодно поинтересовалась Мира. — неужели не понимаешь, что я имею в виду? Они могут тебя отыметь в ближайшем углу, в любой позе, и никто и слова не скажет.

Марен всхлипнула. В ушах по-прежнему звучало: «Могут себе позволить всё».

— Ты не представляешь, как неприятно мне всё это тебе рассказывать. — послышалась усмешка. — Я знаю, что ты боготворила Млечных гонщиц, и мне жаль разрушать тот образ, что ты себе создала. Ты видишь в нас нечто идеальное, а на самом деле… видишь оно как… мерзко.

Джин хотела что-то добавить, но в последний момент передумала. А вот Мира — ей болело, она хотела рассказать.

— Я бывала в Эктале шесть раз, и ещё ни разу не возвращалась оттуда, не переспав с ящерром. Я делала это добровольно, чтобы не дошло до насилия или применения влечения. Те, что сопротивлялись — им всегда тяжелее потом.