Развращённые

Марлен усмехнулась, и так же быстро спрятала эту улыбку. Взяла в руки бутылку, но не спешила наливать вино в его бокал. Она подошла к Догану, встала рядом с ним, и лишь тогда принялась наполнять его бокал красным напитком.

Его рука в это время слегка соприкасалась с её бедром, случайно, лишь потому, что она стояла рядом. Совершенно случайно…

Когда Марлен наклонилась, чтобы наполнить бокал — стала видна ложбинка груди.

Догану эти игры не нравились. Он отобрал у неё бутылку, схватил лисицу, и резко усадил к себе на колени.

— Что ты творишь? Играть вздумала?!

— Нет, — пропищала лисица растеряно. — Я всего лишь… романтический вечер.

— Какой еще вечер?! Ты меня от дел отрываешь! Зачем позвала?

И мысленно Доган сам же с собой поспорил: «А ты зачем пришел? Не хотел бы — не принимал бы её приглашение».

— Простите… простите… Я не хотела… простите.

Она попыталась слезть с его колен — он не позволил. Удержал, почувствовав её шевеление.

Лисица чуть ли не плакала. Она старалась, а он… снова злой, а из-за чего сердится? И не отпускает.

Как же она устала! Как горько! Как больно от этих его обвинений! Почему, зачем?

Некто голосом Виры прокричал изнутри: «Так продолжаться не может!». Голос этот звучал в её воображении, но он был так реален!

— Нехорошо мне с вами в постели! — выкрикнула. Обвинила. И сразу стушевалась: что она, пятая нога, творит!

Доган аж воздухом поперхнулся.

— Что?! Что ты несешь?!

— Вы — мой первый мужчина, и мне не с чем сравнивать. Знаю только, что с вами — плохо. А я не хочу, чтобы было непрерывно больно и унизительно. Так не должно быть! Мне обещали, что так быть не должно! Мне обещали!

Сидя у него на коленях, она уткнулась лицом в свои ладони, и наконец-то разревелась. А Доган, ошарашенный, на всё это смотрел, и не знал, что делать.

— Ничего я не вздумала, ни во что не играла, — шмыгнула носом лисица, не переставая плакать. — Я всего лишь хотела попытаться… чтобы вы не были так жестоки ко мне. Я не могу больше так жить! Хотела вам понравиться, думала, подобреете.

И продолжала плакать.

— Не я вас выбрала — вы меня. Так попытайтесь хотя бы узнать, что я за человек. Почему вы так ко мне жестоки? Разве вы не понимаете, что это очень больно? Неприятно! Унизительно!

— Успокойся… ну что за…

— Не могу… не могу…

Ящерр пересадил её в кресло.

— Так… сиди здесь, — покинул комнату. Она думала — ушел, но нет же. Вернулся он спустя несколько минут — принес ей воды. Всучил ей бокал в руки, снова усадил к себе на колени, и заставил выпить воду.

— Хватит реветь! — сказал, грубо вытирая ей слезы, размазывая макияж. — Иди, умойся. Успокойся.

Лисица не послушалась. Ситуация их трагичной превращалась в комичную.

— Ну что ж то сложная такая, — пробормотал Доган недовольно, но чуть мягче, чем, как ему казалось, следовало, а рука (его непослушная рука) осторожно уложила голову женщины ему на грудь.

Доган вытащил свою лисицу из неудобного платья. Уложил её в постель, сам разделся и лег рядом.

Успокоительное, которое он её заставил выпить, понемногу начинало действовать — Марлен затихала. Он лег рядом, укрыл их обоих одеялом, чертыхнулся, и притянул уснувшую лисицу поближе к себе.

— Цирк какой-то, — пробормотал на земной языке, а на родном вспомнил все проклятия, что знал.

Когда проклятия закончились, ящерр уснул со своей лисицей под боком.

Приглашение

Она проснулась в его объятиях. Его рука на её животе, её тело — прижато к его телу. Марлен поверить в это не могла. Осторожно перевернулась, чтобы убедиться, что вчерашний вечер ей не приснился и это действительно он, Доган Рагарра, лежит в её постели.

Доган встретил её взгляд. Тоже не спал.

— Доброе утро, — сказала лисица боязливо.

Её ящерр, как всегда, был немногословен, зато, кажется, в хорошем расположении духа, что Марлен и удивило, и насторожило.

— Извините меня, — пропищала лисица.

— За что именно? — спросил ящерр с самым что ни есть настоящим любопытством.

— За всё… за всё.

— Да ты не бойся, напомни, за что извиняешься. Вчера ведь такая смелая была.

Он перевернулся и навис над Марлен. Он по-доброму насмехался, но Марлен, обычно тонко реагирующая на подколки, в тот момент этого не поняла.

— Ой, — пискнула девушка. Ящерр рассмеялся.

— Ну так за что ты извиняешься?

— За оскорбления?

— Это был вопрос?

Марлен кивнула — то ли отрицая, то ли подтверждая.

— За какие? — допытывался судья.

— За все… послушайте, мне неудобно говорить, когда вы на мне лежите.

Ящерр усмехнулся и раздвинул ей ноги.

— Не буду спорить — говорить не нужно.

И вот тогда-то она испугалась.

— Успокойся, лисица, я не буду делать больно, обещаю. Я осторожно.

Она не слышала — память о былом насилии была слишком свежа.

Но можно ли её в этом винить?

Ящерра внезапно озарила весьма важная, но, казалось бы, очевидная догадка: если он намерен держать её при себе (Он намерен!), не стоит превращать лисицу в запуганного мышонка. Доган нахмурился, кажется, в последнее время он только тем и занимался.

Он слез с неё, и осторожно уложил рядом. Рука его начала шарить по её груди.