Развращённые

— На когда назначили?

— Подобные дела Доган собственнолично решает. Мне ещё ничего не говорили, но полоска оранжевая вот уже как шесть дней.

— И ты молчала?! — встрепенулась лисица.

— Не кричи, — шикнула Мира. — Ну вот сказала тебе, и что это изменит? Только волноваться будешь лишний раз.

Марлен уставилась на огонь.

Ну что за жизнь дурацкая?! Ведь Мира — мечта любого мужчины: привлекательна, умна, воспитана. А в её глазах утонуть можно. И что — к ней придёт какой-нибудь боров хвостатый, просто потому, что таковы условия?

— Мира…

— Да засыпай уже, лисичка, завтра вставать рано.

— Ты знаешь, что я тебя люблю?

Послышался смешок.

— Я знаю, лисичка.

— А ты меня?

— И я тебя, — Мира поцеловала её в висок. — Тебя невозможно не любить: добрая ты очень и ластишься ко всем, как маленький котенок.

Мира ловко поднялась со своего места и двинулась к палатке.

Марлен вскоре последовала её примеру, но уснуть девушка смогла только на рассвете: все думала о Мире, о собственном будущем, и о ненавистном, проклятом Догане Рагарра.

Несколько лет спустя

— Ты доволен, Доган? — прозвучал надломленный голос. — Наконец-то все так, как ты хотел.

Женщина сидела у трюмо. Волосы рассыпались по плечам, отражение в зеркале смотрело ему в глаза. Во взгляде женщины полыхала ничем не прикрытая ненависть… и тоска. Он знал, как сильно ей хочется покинуть его дом и никогда его больше не попадаться ему на глаза.

Но кто ж ей позволит, — подумал мужчина, загоняя поглубже ощущение тоски. — Пыталась уже, и не раз, но вот же она — снова в его доме, на правах недобровольной гости.

— Неужели я прошу о многом, Марлен? — спросил он, отталкиваясь от дверного косяка и приближаясь к лисице.

— Так не просят, — ответила она и вздрогнула, когда он положил руки ей на плечи. — Ты меня в угол загоняешь, как собаку.

— Скорее, как лисицу, — прошептал он, а руки уже полезли под платье, спускаясь к ключицам, груди.

Она не пыталась оттолкнуть. Не сопротивлялась. Но и без этого он знал, что она всего лишь терпит, и его прикосновения нежеланны.

— Марлен, — позвал он. Их взгляды встретились в зеркале над трюмо. — Марлен…

Он не знал, о чем собирается попросить. Да и не умел просить, давно этого не приходилось делать.

— Марлен… прости меня.

Она закрыла глаза, по щекам потекли слезы.

— За что простить? Ты ведь всё у меня забрал, ничего не осталось, — она всхлипнула.

Одно движение — он поднял женщину с кресла, сел в него и посадил её себе на колени. Доган схватил её руку и поднес к своим губам.

— Я могу всё исправить, лисица, — сказал он.

— Как? — на её лице появилось отвращение, как если бы перед её глазами возник пирог с дождевыми червями вместо начинки.

Он заставил её посмотреть ему в глаза.

— Я больше не хочу с тобой воевать. И принуждать тебя не буду…

— Будешь, не умеешь иначе…

— Ты научишь, Марлен, научишь меня чему-то новому. Я готов прислушиваться, а это многого стоит.

Он положил руку ей на талию.

— Ты убегала от меня. Разве многого ты добилась?

— Твоя жестокость, Доган…

Ей было что сказать. И что его жестокость вынудила её искать спасения, и что любовь его приносила ей только боль. И что на теле еще не сошли следы его скотского с ней обращения. Но что бы это дало?

— Не будешь ты со мной счастлив, ящерр, — она заглянула ему в глаза. — Даже если снова станешь ломать, даже если сломаешь.

— Не хочу я тебя ломать, лисица, — ответил он устало. — Хватит уже.

— И поэтому на мне браслет? — он пошевелила рукой, на которой красовалось украшение. — Тебе ли не знать, что со мной будет, если я нарушу один из твоих запретов.

— Так не нарушай.

Она зло усмехнулась на эту его реплику и прорычала:

— Не будешь счастлив, оба будем жить в аду.

Он снова поднес её руку к губам. Отодвинул немного украшение и поцеловал в то место, где был расположен браслет.

— Докажи, что я могу тебе доверять, и я сниму это. Я всё тебе дам, Марлен.

Ему было что сказать. И что без неё жизнь его станет еще хуже. И что она имела над ним непростительную власть и, научись она этой сластью пользоваться, могла бы вить из него веревки. И что любит он её, многое осознал и теперь никуда не отпустит.

Но Доган молчал. Молчала и Марлен. И лишь великий город Мыслите не замолкал ни на секунду. Из каждого угла, из каждого переулка лилась ящерриная и человеческая речь. Все жители города обсуждали историю одного из самых влиятельных ящерров, и девочки-гонщицы, которая, играючи, сумела покорить сердце своего хозяина.

— Я помню тот день, когда ты пришла за наградой, — сказал мужчина внезапно.

— Я тоже помню, что с того?

— Ты могла там никогда не оказаться, и я бы не узнал, что ты была в моем городе, так близко.

Марлен фыркнула, пытаясь скрыть ощущение неловкости: мужчина никогда не разговаривал с ней в подобном тоне, когда что ни слово — полушепот, интимное поглаживание ее руки, ощущение, что ему многим хочется поделиться.

— Один из худших дней в моей жизни, — прошептала Марлен. — Тебе стоит Рея благодарить. Если б не этот проклятый ящерр, я бы смогла…

— Убежать, — подсказал Доган.