Развращённые

Марлен не страдала глупостью — понимала, что Вира так или иначе причастна к её возвращению «домой». Марлен подумала об этом, и поразилась, почему она, даже попав в такую передрягу, по-прежнему глубоко в душе доверяет Вире? Как этот ящеррице удалось так глубоко засесть в её сердце?

— Я могу остаться одна? — спросила Марлен у Догана, пока её взгляд блуждал по комнате. Их общей спальне.

— Можешь… я до вечера буду занят, комната в твоем распоряжении.

— А вечером ты, значит, вернешься?

— Увы для тебя, к счастью для меня — вернусь.

— И что будет дальше?

Марлен аж застыла от неожиданности, потому что ящерр, её жестокий злобный корыстный ящерр… как-то по-мальчишески задорно усмехнулся.

— Я буду тебя соблазнять.

У Марлен аж кулаки сжались от ярости. Та-Расс, проклятые правила гонщиц, Штольня, где ночами между ученицами шли бои на выживание. Только попав туда в возрасте одиннадцати лет, в первые дни Марлен засыпать боялась ночью, плакала, мать звала. Никто не приходил, никто не спасал. А со временем и слезы высохли — смирилась лисичка с одиночеством, с жестокостью воспитательниц, которые за слезы били указками по рукам — любовниц будущих ящеррам так воспитывали. Мрази, настоящие мрази!

— Уходи, Доган.

— Марлен, послушай меня…

— Я могу вас вечером послушать, уважаемый судья? Мне нужно привести себя в порядок. Так что, уйдете? Или мне уже сейчас раздеваться?

Он ушел, молча. Может, почувствовал, что не время спорить. А может, спорить не хотел, знал ведь, что никуда его лиса от него не денется.

Марлен же, понукаемая какими-то темными злыми силами, переоделась, умылась, перебила все хрупкие вещи, что нашлись в комнате, а к вечеру в ней бес вселился, не иначе.

Лисица принялась ждать ящерра на кровати… в развратной, очень развратной ночной рубашке, что нашлась в гардеробной. Её черти плясали танго и возводили чувство злорадства в статус божества. Хочешь себе любовницу — будет тебе любовница, ящерр!

За все то, что он с ней делал! Вот так просто, захотел — и вернул! Захотел — и пригрозил! Снова разрушил её жизнь! И смеет говорить, что изменился, когда его поступки говорят об обратном.

Доган вернулся ближе к полуночи.

Она видела его глаза, когда он её заметил на кровати. И довольно ухмыльнулась. Злорадство, ненависть, ярость — все смешалось. Марлен хотелось крови! Ей хотелось крови Догана Рагарры!

В его глазах был голод девятилетней выдержки. Он застыл, и Марлен впервые узнала, каким может быть судья, когда он… растерян.

— Марлен… — прозвучало жалобное. — Я же пытаюсь…

— Что ты пытаешься? Стать тем, кем ты должен был быть девять лет назад? — Она засмеялась. — Зачем, вот она я, лежу на твоей кровати, делай со мной, что твоей черствой душеньке угодно.

— Марлен…

— Что, Марлен, — она подползла к краю кровати, и поднялась на ноги. — Подойди.

Приказала. Не попросила — приказала. Здравый смысл требовал уступить, прогнуться, но некое темное разъярённое существо, о существовании которого Марлен и не подозревала, шептало изнутри: иди дальше, не уступай ему ни в чем.

И он подошел. Потому что Марлен — приказала. Разъярённое существо правильно шептало.

Лисица, стоя на кровати, возвышалась над ним. Смотрела на него презрительно, ненавидя, мысленно отвешивая самые ранящие проклятия.

— Чего ты ждешь, Доган?! Чего?!

Он молчал. Его жадный взгляд блуждал по её стройному телу в черной шелковой рубашке. Но дальше взгляда дело не шло.

— Чего ты ждешь, Доган!? Ну же, насилуй меня, унижай, как раньше. Помнишь, как ты это любил. Как заставлял ту юною невинную девочку перед тобою стелиться. Унижал её лишь за то, что сам же выбрал. Чего ты ждешь?!

Ей хотелось, так сильно хотелось, чтобы он так и поступил, чтобы оправдал её ожидания! Чтобы был таким, как раньше?! Зачем ей это было нужно, Марлен и сама не знала. Но как же сильно она хотела увидеть, как он повалит её на постель, как задерет, порвет рубашку. Утром она снова сможет его ненавидеть… как раньше. Так будет проще, привычнее, ведь всё новое… оно пугает.

— Марлен, — прошептал Доган.

Почему-то этот его приглушенный шепот внезапно вынудил её обратить внимание на то, что в комнате царит полумрак, что у Догана усталый вид и — как не к месту она обратила на это внимание — широкие плечи. И что виднеется пятнышко на темно-синей ткани на груди. Интересно, что это за пятно, чем поставил?

— Марлен, как же много тебе пришлось от меня натерпеться…

Его голос прозвучал мягко, будто ножом по подтопленному маслу. Марлен заглянула ему в глаза… там была одна только нежность и сожаление. Эта нежность обезоружила.

Женщина могло чего угодно ожидать, но не этого спокойного понимания в его глазах. Ноги подкосились, она бы упала, но Доган подхватил. Марлен устало прикрыла глаза и, отказавшись от помощи Догана, присела на кровать.

— Зачем ты продолжаешь меня мучить, Доган?

Она прошелся рукой по её плечу — и до кончиков пальцев.

— Ты не знаешь, что происходило все эти девять лет, — ответил он. — Ты не знаешь, через что Вирослава заставила меня пройти.

ОГЕЙ-Центр

Он усмехнулся.