Развращённые

— Я жила в твоем городе, по твоим правилам, но ты даже не догадывался, в какой ад всех нас поместил и какие непомерные права дал людям, работающим в этом центре. Все они, ящерры или земные, работники центра, нас ненавидели. Мы были известны, мы вызывали восхищение у всех жителей города. Нас знали в лицо, нам дарили дорогие подарки и приглашали на самые закрытые вечеринки. Но здесь, в стенах ОГЕЙ-Центра, мы были никем. Нас оскорбляли, нас унижали.

— Марлен…

— Оскорбляли не напрямую, но любой мог, например, на неделю вычеркнуть из рациона гонщицы мясо. Официальная причина — железа в организме слишком много, как пример, хотя на самом деле этому придурку могло показаться, что эта гонщица мало ему улыбалась, мало лебезила, или еще что-то сделала «не так». Мы об этом знали, а потому старались быть предельно вежливыми со всеми работниками ЙЕГО-Центра, проглатывали самые обидные оскорбления.

— Марлен… этого не должно было происходить…

— А Штольня… маленькие напуганные девочки, которых били за слезы. За слезы, Доган..! Знаешь, как тяжело было в детстве прекратить плакать от угроз: «Прекрати плакать, или снова ударю»? Парадокс какой, да? Я начинала плакать еще сильнее, и меня за это били. Я старалась не поддаваться, честное слово, Доган. У меня характер такой. Я училась обходить всю эту грязь. Где нужно — смирилась, где могла — шла наперекор. Я шутила, я протестовала, я тебя ненавидела… думала, что ненавижу.

Она замолчала.

— Думала, что ненавидишь, но…

Ему было важно услышать продолжение, хоть он и понимал, что ничего хорошего она не скажет. Будет еще хуже.

— Спустя годы, я понимаю, что если бы ты тогда оказался другим, если бы не втаптывал меня в свою грязь, я бы, наверное, даже не сопротивлялась. Если бы ты меня защитил от того дерьма, в котором я жила и в котором погрузла по твоей же вине — я бы сдалась. Но ты меня в тюрьму засадил, откуда меня забрала твоя жена, изнасиловал, и вернул обратно в Штольню, правда, в другую комнату переселил. Какая удача, да?! Меня по твоему приказу переодевали, и отправляли к тебе. Однажды даже таблетку приказали выпить, чтобы на вечер, который ты «забронировал», месячные прекратились. У меня весь следующий месяц потом голова болела. Но тебе ведь было плевать, да? Можешь не отвечать, Доган, мы оба знаем ответ.

Она прикоснулась к его лицу, заправила прядь за ухо. Доган медленно выдохнул. Какими желанными были её прикосновения, как сильно он в них нуждался!

— Перед тем, как выступить на Млечной Арене впервые, я представляла, каково это — прикасаться к тебе, — прокомментировала лисица. — Старалась бежать от этих мыслей, но ведь ты был так известен, о тебе все говорили, все гонщицы так тебя хотели… наверное, это и на меня повлияло, хоть я и пыталась убежать от столь нелицеприятной правды. Но даже когда ты меня выбрал — я по-прежнему не имела права к тебе прикасаться. Ты со мной спал, но я, если задуматься, в трезвом уме и не прикасалась к тебе толком… по крайней мере, по доброй воле.

— Не прикасалась…

— Чему удивляться — я так тебя боялась. А ты этому всячески способствовал. Вымещал на мне злобу за то, что нуждался во мне. Как будто бы я была в этом виновата.

— Нуждался, Марлен, еще как. И вымещал, ты во всем права, — прошептал он, а руки чесались прикоснуться к лисице, чтобы отзеркалить её движение.

Его слова её ранили. Как же сильно ранили! Он и забыл, что бывает так сложно от слов, а не действий.

— Знаешь, я когда ехала в ОГЕЦ-Центр, думала, что испытаю эйфорию, получив наконец-то возможность посмотреть на обидчиков с позиции силы. Но… когда увидела его, докторишку этого, этот кабинет, точно такой же, как несколько лет назад… у меня как будто пелена на глаза, то ли опустилась, то ли спала. Мне жаль ту юную Марлен, что выбегала из этого кабинета в слезах и бежала в какие-то тихие безлюдные места, чтобы в тишине согнать с лица слезы.

От услышанного ему хотелось выть на луну. Всё это время Доган полагал, что наделал много ошибок, но только в тот момент, в пропахшем лекарствами кабинете понял, что их, оказывается, было намного, намного больше.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал, Марлен?

Они оба знали ответ. «Дай мне уйти». Но Марлен промолчала, и Доган был ей за это благодарен, потому что эту и только эту просьбу он бы не смог исполнить.

— Мне нужны люди, — сказала женщина. — Ящерры, которые не испытывают к земным людям ненависти. Те, к чьим советам я бы могла прислушаться. Я хочу, чтобы это здание, — она кивнула куда-то в потолок, — не вызывало у гонщиц чувство страха и омерзения. Но сама я не смогу, нужны мудрые советчики. Такие есть?

— Я найду.

— Хорошо, — лисица кивнула. — Найди. Но у меня есть и мои личные советчики. Я хочу, чтобы они были рядом.

— Если эти люди не замешаны в массовых диверсиях — зови их в город, — ответил Доган спокойно, пристально вглядываясь в свою Марлен.

— Я поняла. Джин замешана, но она мне нужна.

— Хорошо, пусть приезжает.

— Она будет здесь в безопасности?

— Да, я даю тебе слово.

— А что касается Ароры…