Развращённые

— Еще бы… я был согласен на её условия уже очень давно, уже через года два после твоего побега, был готов ползать у неё в ногах, лишь бы тебя вернуть. Но Вира тебя не отдавала. Я не знаю, почему отдала сейчас, но и такому исходу рад. Пусть лучше так, чем никак. Но тогда… тогда я еще не был готов идти у неё на поводу, думал, что смогу самостоятельно тебя разыскать, не жертвуя ничем. Мои люди узнали, что тебя прячут на третьей станции.

— Прятали. Мы уехали оттуда за день до вашей атаки.

— Сука-Вира, — пробормотал Доган, делая жадный глоток. — Мы прибыли, тебя не было, я начал вымещать злость на пленных… Всё не так страшно, как гласит молва. Увы, слухи пошли такие, что я и сам иногда удивляюсь собственной кровожадности.

Он отсалютовал Марлен бокалом.

— За кровожадных ящерров…

— И за их избранниц. Что было дальше?

— Я потерял контроль. Заставил своих людей всю станцию перешерстить, и когда уже потерял всякую надежду, меня позвали в кабинет первой медицинской помощи. Я зашел, и увидел там твоё бездыханное тело. Рядом — планшетник с посланием от Виры. Короткий, очень емкий текст: «Хватит». И всё.

Ему было тяжело вспоминать, Марлен это видела. Но вспоминал, пытался объяснить собственные чувства.

— Датчики показывали, что ты умерла несколько минут назад. Какой вывод я сделал? Что тебя убили, узнав о нападении на станцию. Убили по моей вине, потому что я не прислушался к суке-Вире.

Марлен не могла поверить собственным ушам.

— Я не понимаю, как…

— Очень просто, — Доган допил вино, и потянулся рукой за добавкой. — Она меня развела. Это потом оказалось, что это была не ты, а очень качественный муляж. Это стало понятно при первом же медицинском осмотре, но тогда, на станции, даже врача рядом не было. И я, Марлен, оплакивал твою смерть и представлял, как тебя убивают в наказание за мою уверенность в собственной непобедимости.

Вторая бутылка вина была окончательно оприходована, по комнате разносился легкий фруктово-цветочный запах.

— Еще? — поинтересовался Доган.

Марлен кивнула. Доган встал, подошёл к столу, распечатал вторую бутылку, и вернулся обратно к своей лисе.

«Этот мужчина красив, силен, умер, и он твой», внезапно прошептал голос внутри лисицы, заставив ту испытывать смущение. Но Доган был лишком поглощен собственными чувствами, чтобы заметить это самое смущение.

— Зато какое это было облегчение, узнать, что ты жива. Ты даже не понимаешь, какое… В тот момент я очень четко осознал некогда весьма туманные для меня вещи. Более того — осознал то, что, как мне казалось, было очевидно.

— Например?

— Например, что я испытаю к тебе физическое желание, но это — не основа моих чувств, не их фундамент. Ты, наверное, не знаешь, но влечение между ящеррами… до сих пор не могу привыкнуть к названию нашего вида на вашем языке… это влечение — она не возникает между людьми, подходящими друг другу только по физиологичным причинам. Все ящерры знают, влечение — это сигнал, что рядом женщина, которое наиболее подходит по ВСЕМ параметрам: родит здоровых детей, станет другом, собеседницей, будет уметь уважать и вызывать уважение. Бывают пары, где женщина бездетна, но она так люба мужчине, так сумела укорениться в его сердце, что для него всё остальное уже просто неважно, настолько он счастлив с той женщиной. И ты, Марлен… из-за того, что ты земная, я долго отрицал, насколько ты мне подходишь.

Его признание заставило ее испытать очень юношеское, болезненно-сладкое смущение. Доган отставил бокал на столик, и пододвинулся ближе к своей растерянной лисице.

— Ты восхищена гонками, так же, как и я. Испытываешь ту же эйфорию, что и я, садясь за руль. Я всегда знал об этом, потому-то, когда пытался тебя впечатлить… да-да, Марлен, я уже тогда пытался, когда повез тебя на Арену. Я похвастаться хотел, показать, как у нас много общего. Но не только это. У нас схожие способы мышления… поверь, это действительно так. Если оба пойдем друг другу навстречу — ты это тоже поймешь.

— Доган, — выдохнула лиса. — Я не могу полюбить тебя по команде… Да хоть убей — не могу.

— Я и не прошу, и уж тем более не буду тебе вредить. Я всего лишь прошу дать мне шанс показать, какой я. Разреши мне… ухаживать за тобой.

— Ухаживать? — растерянно повторила лисица. — Я не понимаю…

— Я хочу тебя, лисица, но торопить не буду. Не хочешь со мной в постель — не надо. Просто согласись проводить со мной время.

— Но… общая спальня.

— Просто лежи рядом, привыкай ко мне понемногу, я себя не позволю ничего, чего бы тебе не хотелось. Никто не будет от тебя ничего требовать. Просто дай мне шанс… попытаться. Я буду пытаться получить твое согласие на встречу, на поцелуй, на что угодно…Ты будешь решать, как буду развиваться наши — твои и мои — отношение.

В комнате повисла тишина. И камин, и красивый ящерр, и приятное вино, и необычное признание, их весь разговор — всё это сделало этот вечер таким необычным. Приятным. Забылась Штольня, ЙЕГО-Центр, был лишь мужчина, который учился открывать для неё свое сердце.

— Хорошо, — сказала лисица, всматриваясь в красивые ящерриные глаза. — Я дам тебе этот шанс.