Развратная

На улицах пусто. Но Арсений едва тащится по дороге. И я прекрасно понимаю причину. Он пытается протянуть время рядом с Викой. Удержать ее возле себя, как можно дольше. Хренов мудозвон. Что он ей наплел? Чем смог пробить броню, к которой мне даже не подступиться? Наконец, мрачный низкий дом и асфальт с колдобинами. Пробираюсь по узкой дороге, держась на расстоянии. Арсений тормозит. Еще минуту, которая мне кажется длинною в сутки, Вика не выходит. Что можно делать так долго?! Они целуются? Договариваются о следующей встрече? Что?! Когда дверь открывается, и появляется Вика, тяжело выдыхаю. Цепляюсь за руль с такой силой, что костяшки едва не прорывают кожу. Вика медленно и осторожно пробирается к убогому забору. Стоит огромного труда заставить себя не выскочить наружу, чтобы помочь ей дойти, поддержать, когда она поскальзывается. В ушах молоток забивает пульс, пока Вика доходит до подъезда, тянет на себя тяжелую дверь и скрывается внутри. Арсений уезжает, и я подъезжаю ближе. Не могу больше сидеть в машине. Выхожу в холод, глупо надеясь, что он хоть немного остудит жар внутри. Действительно глупо. Только сильнее ощущается контраст сырой стужи и того, что сейчас творится в груди и животе. Сквозь полнейший сумбур в голове пробивается странная боязливая мысль. Любви нет. Не знаю, что именно названо этим словом. Но ее не существует. У меня уж точно. Есть одержимость. Сумасшествие. Необходимость. Потребность в Вике. Водоворот всего, чему я не знаю названия. Не могу разобраться в этом. И даже не хочу тратить время – все равно не пойму. Будь Вика рядом, обязательно бы объяснила. Она умела делать сложное простым. Но без нее у меня нет шансов осознать все, что творится внутри. Я четко знаю только одну вещь. То, что я к ней испытываю – не любовь. Я испытываю к ней жизнь. Не будет ее жизни – не будет и моей. Все просто.

Когда свет в ее окнах зажигается, внутри что-то болезненно дергается. Опираясь на машину, неотрывно слежу за тем, выглянет Вика или нет. Она выглядывает. Не спеша отдергивает занавеску и смотрит вниз. Я не вижу, что отражается на ее лице и в глазах. Злость? Или разочарование, что это не Арсений? Занавеска падает, отрезая нас друг от друга. И мне почему-то кажется, что она сродни лезвию гильотины. Чувствую себя как падающий на деревянный помост обезглавленный труп.

Одно понимаю точно: холод ни хуя не помогает. От него только хуже. Несколько минут назад еще надеялся, что все органы превратятся в лед, и я лишусь способности чувствовать. Хотя бы на какое-то время. Но все зря. От того, как быстро она отошла от окна и спряталась за занавеской, становится только хуже. Все внутри горит. И это не просто жар. Это сжигающая лихорадка. Какая-то смертельная болезнь, названия которой я не знаю и лечение от которой еще не найдено.

Сажусь обратно в машину. Понимаю, что ни черта сегодня не усну. Ехать сейчас домой и слоняться по пустым комнатам? Или отправиться в офис? В интернат, где Вика провела едва ли не половину жизни. Нет. Я сейчас просто не смогу. Разгромлю все к хрену, сходя с ума от невозможности получить ее. Рука сама собой тянется к телефону. Снова открываю Федино письмо, ищу адрес Викиного дома. Это не так далеко. Два часа быстрой езды. Выезжаю на дорогу и врубаю на всю громкость музыку. Может хоть дикие визгливые звуки помогут отвлечься? Выбьют из головы Вику, заполнив безголосым шумом все углы мозга. Зря я понадеялся. Она настолько прочно засела в голове, что под конец поездки, я уже с трудом соображал. В памяти всплывали уроки, которые она проводила. Брошенные мне фразы, которые я считал едва ли не подарком. Как она отчитывала нас за поведение и неуспеваемость. Как быстро одергивала юбку, когда вставала из-за стола. И я помнил все свои эмоции, помнил, что испытывал, так четко и явно, как будто это происходило вчера или всего пару минут назад.

Я гнал по скользкой дороге, рискуя в каждую секунду превратиться в окровавленное месиво, и понимал, что лишь пытаюсь убежать от нее. Она отравляла меня. Давно просочилась сквозь кожу, смешалась с кровью. Была тем самым плющом, который обвивал надгробия из прочитанного однажды ею стихотворения. Я знал все эти хреновы строчки наизусть! Учил только потому, что они нравились ей, а потом несмываемыми чернилами оставлял на себе. Так Вика всегда была со мной. Все эти десять лет. В моем разуме и на моем теле.