Развратный роман

Пока царственный больной пребывал в исступленном трансе, вызванном поллюциями Клохтуна, врачи усыпили его хлороформом и удалили тот озорной мешочек, который чуть было не сгубил кобургскую буханку[34]. Когда к…ю сообщили об утрате, ярость его была ужасна, но длительное выздоровление, воздержание и укрепляющие средства вызвали появление стояка (или его подобия) посреди скукожившейся анатомии. Леди Б…к[35], тыча в рожу величавыми рулонами своего кисета, окончательно завоевала суверена. К…ь вновь улыбнулся — Англия была спасена! Но ответствуй, к…а А…а[36]: честно ли по отношению к тем людям, которые подняли поникший краник твоего царственного супруга из преждевременной могилы, вламываться, садиться верхом на уже стоячего кожемяку дряхлого монарха, ловить его своей седой, чахлой, слизистой, холодной и затхлой подвальной дверцей и яростными толчками тощих ягодиц высвобождать жирный фонтан — тем более что ты никогда не добилась бы этого одним лишь честным давлением своего дряблого протекающего колодца–близ–швальборо? Нет, хоть ты и королева, честный человек осудит тебя прямо в лицо. Стоячок–то ведь принадлежал леди Б…к, а глотать сексуальный соус должен был Т…з[37], но ты, надменная и себялюбивая баба, подсунула вместо ее ведра с дегтем свое сморщенное дикое яблочко и, как неисправимая скупердяйка, завладела его прерогативой, дабы пережевывать ее на досуге вместе со своими фаворитами — грязными падальщиками, которых жажда золота все еще побуждает запускать свои незадачливые курощупы в тот паршивый утиный пруд, что к…а А…и зовет своим личным Парадизом…

Архиепископ захлебнулся от восторга.

Насаженный на Хасанов прибор и поддерживаемый зубами рассвирепевшего зверя, он потерял сознание, но верблюжья колбасина продолжала забрызгивать свищи пузырящейся сраки, и с долгими, равномерными качками корабль пустыни упоенно предавался своему пленительному занятию.

— Ну, это на всю ночь, — сказал приятный голосок у меня за спиной. Обернувшись, я увидел Лейлу — грудастую бланкетку его детства.

— Пошли со мной, — добавила она, — я еще могу выиграть у тебя в трахтарарах.

Она заметила мою нерешительность, но плевок, угодивший в левый глаз, убедил меня, что ее желание действительно вызвано моими прелестями. Я тоже плюнул в нее, и жирный сгусток сполз в открытую язву, перечеркивавшую левую щеку, включая нос и половину губы. Она притянула меня к себе и измазала мне рот гноем. В каком–то исступлении она загрузила меня в свою обвафленную хваталку и ринулась в спальню — наверняка для того, чтобы посвятить меня в тайны любви, известные лишь этим похабным булочкам с маслом, не считая, конечно же, вас, мои нежные девочки, читающие эту книгу. Не правда ли?

CAPITULUM VI Тетушкина терка, или Жжение от жопокляпов

— Сдается мне, — сказала Лейла, как только ее сковорода отпустила мою сосиску, поджаренную как раз в меру, — мы восстановим самочувствие твоего приунывшего горлопана, если глянем хотя бы одним глазком на игрища Архиепископа. — После бурной ночки с верблюдом он наверняка спит, — возразил я, поскольку уже наступило утро, а искусный плавильный тигель знойножопой прошмандовки всю ночь удерживал мою железяку на одном уровне, не позволяя хоть разок перелиться через край.

— Только не он! — ухмыльнулась она. — Сейчас он — со своей почтенной теткой, как он ласково кличет ее: самой похотливой старухой на свете! Сущая хуеглотка! Огонь, а не лярва! Пошли, сам все увидишь.

Мы прошли в соседнюю комнату, где седовласая престарелая охотница за крайней плотью как раз заглатывала обильный, приторный манный пудинг, стекавший из только что вздроченной любилки племянника.

Два резвых пацана усердно набивали ее кошелку последними номерами Дейли М…, и я наконец–то раскрыл секрет нашего ненормального тиража.

Когда запасы этой газеты были исчерпаны, мальцы перешли к Санди С…д[38] и особенно мерзкому печатному органу — Гуд У…з[39].

Таково было ее главное удовольствие и временный отдых от политического водоворота.

Облизнув обвислые, морщинистые губы, она выплюнула липкие остатки племянниковых выделений в рожу своему последнему любовнику — шотландскому миссионеру обрюзгшего, спившегося типа и приступила к излюбленному рассказу о том, как ее избирали дамой–членом Верховного совета П… Лиги.

— Опустим несущественные подробности, — начала она. — Скажу только, что компания обезумевших от похоти потаскух во главе с Маркизой раздела меня донага и высекла. Мое непогрешимое чувство собственности заставило протестовать против столь бессмысленного нападения, но все было напрасно. Целая толпа девок и баб ухватилась за мой клитор…

(Я только теперь заметил его. То, что я принял поначалу за моток веревки, на котором она сидела, медленно поднялось и размоталось. Это и правда был клитор! Любовный бугорок — слишком бледный термин, скорее уж фалда фантастической фашины, если воспользоваться непогрешимым выражением С.нб.рна. Но любые слова бессильны — то было стоячее чудо Природы.)