Разыскания истины

I. Люди впадают в многочисленные заблуждения не только потому, что они занимаются вопросами, имеющими в себе нечто бесконечное, — разум же их не бесконечен, — но также потому, что они занимаются вопросами очень сложными, тогда как разум их весьма ограничен.

Мы уже сказали, что как кусок воска не может иметь одновременно нескольких совершенных и вполне отчетливых фигур, так разум не способен воспринять несколько отчетливых идей, т. е. вполне отчетливо созерцать разом несколько вещей. Отсюда легко заключить, что не следует начинать с исследования малодоступных истин, знание которых зависит от слишком многих вещей, из которых некоторые нам неизвестны или недостаточно знакомы, ибо следует изучать в известном порядке и пользоваться тем, что отчетливо знаешь, для изучения того, чего не знаешь или что знаешь смутно. Между тем большинство людей, приступающих к научным занятиям, вовсе не принимают этого во внимание: они совсем не

^{1 См. Беседы о метафизике и религии.}

пробуют своих сил, не обсуждают, как далеко простирается сила их ума. Не рассудок, а тайное тщеславие и неумеренное желание знания руководят их научными исследованиями. Не соображаясь с рассудком, принимаются они за рассмотрение самых непостижимых истин и за решение вопросов, настолько сложных, что самый сильный и проницательный ум мог бы открыть истину их с полною достоверностью лишь через несколько веков, после почти бесчисленных опытов.

В медицине и морали есть множество вопросов этого рода. Все науки, представляющие собою подробное описание тел и их отдельных свойств, как-то: науки о животных, о растениях, о металлах и их особых свойствах, — принадлежат к наукам, которые никогда не могут быть ни достаточно достоверны, ни очевидны, особенно, если их не станут разрабатывать иначе, чем это делается теперь, если не начнут с наук простейших и наименее сложных, от которых и зависят более сложные. Но люди ученые не желают дать себе труд философствовать, держась известного порядка, они не признают, чтобы принципы физики были достоверны, они не знают ни природы тел вообще, ни их свойств, они сами сознаются в этом, а между тем они воображают, что могут объяснить, почему, например, волосы у стариков седеют, а зубы их чернеют, и вообще разрешить подобные же сложные вопросы, зависящие от стольких вещей, что никогда невозможно указать истинное разрешение их, ибо для этого, например в нашем случае, необходимо знать наверно, в чем состоит белизна у стариков в частности, соки, которыми они питаются, сосуды, которые находятся в теле и по которым проходят эти соки, строение корня волос или кожи, из которой они вырастают, и разницу во всем этом между молодым человеком и стариком, что, безусловно, невозможно или, по крайней мере, очень трудно знать.

II. Аристотель, например, утверждал, что ему известна причина, почему белеют волосы у стариков, он указывает несколько причин тому в различных местах своих сочинений. Но, как гений по природе, он этим не ограничился, он пошел дальше. Он открыл, что причина, заставляющая седеть волосы у стариков, та же самая, в силу которой у некоторых людей и лошадей один глаз бывает голубого, а другой — другого цвета. Вот его слова: «йтероуаиког 8е (^а^юта yiyvovtai ксч ol avQpconoi кои ol auciroi 5ia tt|v o.utt)v ai'n'av, r|VTCe<, 6 цбу av&pcoTioi, яе^лойтси, ^i6vov».1

Это звучит довольно странно, но нет ничего сокровенного для этого великого человека, и почти во всех своих сочинениях по физике он разъясняет такое множество вещей, которые самые просвещенные люди нашего времени считают непостижимыми и справедливо говорят о нем, что он нам дан Богом для того, чтобы мы не оставались в неведении всего, что может быть познано. «Aristotelis doctrina est summa veritas, quoniam ejus intellectus fuit

^{1 De gener. anim. Liv. 5, chap. 1.}

finis humani intellectus. Quare benedicitur de illo quod ipse fuit creatus et datus nobis divina providentia, ut non ignoremus possibilia sciri». Аверроэс должен был бы сказать даже, что Божественное Провидение даровало нам Аристотеля, чтобы научить нас и тому, что невозможно знать. Ибо этот философ знакомит нас не только с вещами, которые можно знать, но, так как ему следует верить на слово, его учение есть высшая истина, «summa veritas», поэтому он учит нас даже вещам, которые невозможно знать.

Конечно должно иметь большую веру, чтобы так верить Аристотелю, когда он дает нам лишь логические доводы и объясняет явления природы лишь смутными понятиями чувств, особенно, когда он смело решает вопросы, которые едва ли людям будет возможно решить когда-либо. Поэтому-то Аристотель особенно старательно предупреждает, что ему следует верить на слово, ибо для этого писателя неоспоримая аксиома, что ученик должен верить, «Ssi mcrTSueiv tov /nav9avovTav>.