На фестиваль были приглашены не только певцы, но и композиторы и сценаристы, с которыми мы сотрудничали. За несколько недель нужно было создать небольшое произведение, и только тут я поняла, как опостылело мне повторение одних и тех же старых формул. Либо тебя насилуют, либо ты развратная женщина; либо тебя убивают, либо отвергают, и ты сходишь с ума и сама убиваешь себя, или мужа, или детей. Как надоело произносить:
Все это слишком далеко от реальности – так мне хотелось думать. Ничего, кроме отторжения, это не вызывало. Я вдруг обнаружила, что возлюбленное мной искусство способно выражать что угодно, а не одно и то же из раза в раз.
Однажды ночью мы с Фрэнки возвращались в квартиру, где, кроме нас, жили еще датский бас и французское сопрано. Улочки были тихи и пусты. В тот вечер мы давали концерт, следующий день был выходной, и все кутили допоздна. Мне не хотелось домой. На маленькой площади я подошла к фонтану, окунула в него ладони, а Фрэнки подошел сзади. Его руки оказались у меня на талии, а когда я обернулась, он меня поцеловал. Он улыбался, словно между нами давно существовал какой-то тайный сговор и вот наконец наступила кульминация, а мне было просто хорошо, и вечер был томный и сулил так много. Я видела, с каким нескрываемым волнением он смотрит на меня, чувствовала, как его сердце колотится у моей груди, поэтому улыбнулась такой же улыбкой, что и он, обвила руками его шею и ответила на поцелуй, словно тоже давно все понимала.
После этого мы стали вести себя как юные влюбленные. Трудно сказать, стояли ли за этим настоящие чувства. Мы с Фрэнки оба мастера лицедейства, а романтическая атрибутика так притягательна. Мы пили кофе на балконе в лучах солнца и отправлялись на репетиции. Каждый вечер в рамках фестиваля проходили концерты на свежем воздухе, и мы слушали музыку, смешавшись с толпой. В выходные мы брали напрокат машину и ехали к морю. Бродили по мощеным улочкам с пестро раскрашенными домиками, какие обычно видишь в туристических буклетах. Сидели на пляже и смотрели, как дети строят песочные замки, как ссорятся парочки. Фрэнки купался, а потом подходил ко мне весь мокрый и обнимал. Мы обедали в кафе в тени деревьев, листва которых отбрасывала кружевную тень на землю и наши лица. Мы делились друг с другом самыми незначительными подробностями своей жизни. Фрэнки был совсем не такой, как Макс. Я видела его насквозь. Если я задавала вопрос, он старательно обдумывал ответ, ничего не упуская и не скрывая. Он вообще охотно рассказывал о себе. Все у него было немножко напоказ. Его мнение по любому поводу я тут же могла прочесть на его лице.
Не то чтобы я забыла Макса – скорее он остался в другом времени. Где-то там, в зиме. Нам с ним никогда не было тепло. Мы не бродили по улицам, взявшись за руки, и не было дня, чтобы мы не спешили попасть в помещение. Наверное, в эти летние вечера мне иногда хотелось, чтобы сейчас рядом был Макс. В постели Фрэнки был такой же, как всегда. Легковозбудимый. Совершенно прозрачный. Иногда, когда мы были с Фрэнки, я думала о Максе, закрывала глаза, и представляла себе его, и сама потом этого стыдилась. А иногда я тусила с Фрэнки и другими певцами, и он был душой компании, громко что-то рассказывал, и мне нравилось, что меня видят рядом с ним. А потом я задумывалась: да так ли уж все это отличается от наших отношений с Максом? К какому мужчине меня ни поднеси, я окрашиваюсь в его цвета. Становлюсь больше похожа на него, чем на себя. Может, и Фрэнки не дает мне быть собой – просто он мне ближе, в этом все и дело. Шкура, которой он меня укутывает, больше походит на мою собственную. Как-то он спросил:
– А что с тем типом вышло? Ну, с которым ты встречалась.
– Да ничего особенного. Не срослось, – коротко ответила я.
Так прошло шесть недель. Моя кожа стала коричневой, волосы выгорели на солнце. Шевелюра Фрэнки отросла до плеч, и теперь он выглядел как настоящая богема или как обедневший шевалье, каким я его узнала впервые. Он просил, чтобы я его подстригла, но я отказалась: мне и так нравилось.
Часть 4
Глава двадцать третья