Реальная жизнь

– Вот так они своего и добиваются, да? – продолжала Лори. – Мужики-то. Пока ты еще совсем молоденькая и не понимаешь, что нормально, а что не очень. Я смотрела на других девчонок – они улыбались, ну и я улыбалась тоже. У нас в группе парни с девчонками не очень-то дружили, прямо скажем. Скорее соперничали. Между нами вечно шло какое-нибудь идиотское соревнование: кто популярнее, кто круче всех развлекается, и все такое. Девчонки вечно проигрывали, даже когда формально вроде как и побеждали, потому что все мы знаем, как назовут девчонку, которая развлекается определенным образом. И парни не стеснялись именно так нас и называть. Когда тебя называют шлюхой, разговор окончен, так ведь? На это нечего ответить. Это – как это называется? – перформатив? – что-то такое, типа я тебя люблю, я тебя ненавижу: сам факт произнесения – уже действие. И я никак не могла взять в толк, почему это так плохо и почему те же самые мужики, которые с радостью готовы были со мной переспать, одновременно меня презирали.

– Мне кажется, ты предвзята, – заметил Оскар.

– Ах, ну конечно, тебе так кажется, – отозвалась Лори. – Ему кажется, что я предвзята! – повернулась она мне.

– Ни разу в жизни не называл женщину шлюхой, – сказал Оскар.

– Ты только посмотри на него! Как тебе это нравится? – Лори повернулась ко мне. – Типа – кто? я? Ты же сейчас не про меня? Раз он сам мужик, то, видишь ли, считает, что я всегда говорю лично о нем, а не о мужиках в принципе. С ним невозможно просто поговорить, чтобы он не принял все на свой счет. Возьму-ка я еще бутылку.

Она направилась к бару.

– Какая муха ее укусила? – спросила я у Оскара.

– Некоторые вещи не так просто принять, – проговорил он. – Ей трудно смириться с тем, что она не владеет мной безраздельно. Я пытаюсь внушить ей, что это выученное поведение. Социально навязанное. Не от природы. Мы стараемся, делаем кое-какие успехи. Но, конечно, еще работать и работать. Все это уже в подкорку въелось.

Макс достал телефон и погрузился в чтение какого-то письма. Я сжала его руку.

– Время позднее, – сказал он. – Пойдем уже.

Я ощутила укол раздражения. Даже вид не может сделать, что ему весело.

– Мне надо поговорить с Лори, – сказала я.

Она принесла бутылку, и мы пошли в туалет. Кабинка там была только одна. Мы по очереди пописали, а потом подкрасили губы моей помадой.

– Ну что, это все, что он может предложить? – спросила она.

– У тебя все в порядке?

– За исключением того, что Оскар ведет себя как мудак, все просто прекрасно. Мы сегодня ходили на очередное собрание…

Они с Оскаром регулярно посещали встречи, участники которых рассказывали друг другу о людях, с которыми они спали, и своих чувствах по этому поводу. По-моему, пустая трата времени – впрочем, кажется, ни у кого из них не было нормальной работы.

– Представляешь, он мне заявил, что переспал с Майей. Ну, с подругой моей, помнишь ее? И что меня больше всего бесит, так это его полное нежелание признавать, что это против наших правил. Если бы он признал, что это по-мудацки…

В дверь забарабанили.

– Да идите вы! – крикнула она. – Так вот, что это по-мудацки… Если бы он просто это признал, я бы его, может, и простила, но вот так вот… ДА ВЫХОДИМ МЫ, ВЫХОДИМ! Вот так вот…

Она не договорила, поджала губы и принялась разглядывать свое лицо в зеркале.

– Пойдем, – наконец сказала она.

В баре стало еще более шумно. Все певцы изрядно набрались. Обрывки «Мадам Баттерфляй» и «Так поступают все женщины» то и дело проплывали над общим гомоном. После спектакля артисты могут отбросить правила, забыть о том, что голос надо беречь, напиться в хлам. Когда алкоголь приправлен адреналином, это становится почти неизбежно. Но я была трезва как стеклышко – меня не покидало ощущение, будто я все еще на сцене и должна быть начеку, обходить острые углы.

За столом Оскар показывал Максу фотографии Лори собственного авторства. Она часто ему позировала. На одном из снимков она была изображена у кирпичной стены, в руке – шпатель, по ноге бежит кровь.

– Это я называю «Преступления против человечности», – сообщил Оскар.

На другом фото она стояла на четвереньках в чем мать родила, под ней – яйцо в рюмке.

– «Промышленное животноводство», – сказал он.

Макс пристально изучал фотографии, но никак их не комментировал. Я спросила Оскара, как называется это направление искусства, и он ответил, что это уход от его привычного стиля. Он автохудожник, пояснил он. Фотографирует свои волосы, свою кожу. Даже свои фекалии. Больше всего, объяснял он, его интересует он сам. Потому и «авто». Да честно говоря, добавил он, все художники такие. Революционно в его творчестве то, что оно совершенно прозрачно. В фотографии его привлекает непосредственность, достоверность изображения – ничего лишнего в произведении быть не должно. А классическое искусство умерло, утверждал он, умерло и давно похоронено. Потому он и собирается стать фотографом.

– Когда? Когда вырастешь? – осведомился Макс.