Реальная жизнь

– Пойдем, ну пожалуйста, – сказала я. – Побудем хоть немножко! Мне очень хочется.

– Ладно, – согласился он. – Ненадолго.

* * *

Мы пошли в закрытый клуб. Нас провел Фрэнки. Другие посетители, мужчины, разменявшие шестой десяток, сразу стали на нас коситься, но хозяин – я поняла, что это он, по фотографиям на стенах, где он позировал в обнимку с разными людьми, – подошел и пожал Фрэнки руку. А потом принес нам пару бутылок вина с логотипом клуба на этикетках. Вкус был не совсем винный, но приятный.

Лори и Оскар скрылись в темном углу и, судя по резким жестам, принялись ссориться. Макс разговорился с певицей на год старше меня, чье имя я никак не могла вспомнить. Она теребила волосы и то и дело касалась его руки, а он стоял совершенно спокойно и улыбался. Ему всегда это удавалось: оставаться спокойным, пока остальные носятся вокруг него. Я не ревновала. Что за радость быть с человеком, на которого никто и не взглянет, с человеком, который на вечеринках жмется по углам и не вызывает у окружающих интереса. Мне нравилось, что другим он тоже нравится.

Я стояла с Фрэнки и несколькими девушками, которые были старше на курс. Еще вчера, столкнувшись со мной в коридоре, они бы даже не обратили на меня внимания, но теперь общались как с равной. Обычно, если мне говорили: делай не так, а эдак, – или: ну, такой уж ты человек, – я тут же пыталась себя перекроить, чтобы соответствовать чужим представлениям обо мне, и даже не сомневалась в том, что другие правы. Но я сегодняшняя – такая, какой я стала после выступления, – имела облик ясно очерченный и завершенный.

Вскоре Макс и его собеседница подошли к нам. Она стала прощаться.

– Уже уходишь? – воскликнул Фрэнки.

– У меня прослушивание в субботу. Пить нельзя.

– Это у Найджела, что ли? У меня тоже! Но мне это пить не мешает.

– Ну, тебе же хуже, дружочек, – отозвалась она.

Она стала обниматься со всеми на прощание, и начался очередной виток взаимных поздравлений. Когда она ушла, разговор зашел о заменах. Меня никогда раньше не ставили в спектакль так внезапно, сказала я. Одна девушка рассказала, как участвовала в спектакле, где все со всеми спали и перезаразили друг друга ларингитом. На премьере в ведущих партиях смог выйти только второй состав.

– Режиссер не мог на это смотреть, – рассказывала она. – Сидел за кулисами в наушниках с бутылкой виски.

Поднялся гвалт, все наперебой рвались рассказать байки, ну и я не отставала. Кто-то сказал мне: «Поверить не могу, что тебя поставили на замену в последний момент, Анна», и все стали отвешивать друг другу комплименты. Мы нахваливали друг друга от всего сердца. После спектакля ты как пьяный: всех любишь, и все любят тебя. Только Макс был очень немногословен: задавал вежливые вопросы и снова замолкал. Меня это начинало раздражать. Мне хотелось похвастаться им, хотелось, чтобы он всех обаял – ведь он же это умеет как никто! Я говорила: «Макс, расскажи про того клиента, которого ты в оперу водил. Это же просто анекдот!» – но он лишь пожимал плечами и улыбался, и тут же в разговор влезал кто-нибудь другой.

Спустя некоторое время он отлучился в туалет, а когда вернулся, подсел к Лори и Оскару. Я тоже направилась к ним.

– У большинства мужчин это просто в голове не укладывается, – говорила Лори. – Что женщина может заниматься сексом и абсолютно ничего не чувствовать – разве что небольшой дискомфорт, как будто у нее мазок берут.

– Кажется, я не вовремя? – спросила я.

Макс улыбался, но я не очень понимала, что означает эта улыбка. Оскар, постный и непроницаемый, напоминал начисто вытертую школьную доску. Он всегда был тощим и бледным. На мимику у него просто не хватало энергии.

– Я рассказывала о парне, с которым когда-то спала, – пояснила Лори. – Он однажды спросил, возбуждаюсь ли я, когда вставляю тампон. Вот смеху-то было! Он, наверное, представляет себе, как в сортирах по всей стране женщины пихают в вагину тампоны и буквально сгорают от похоти.

– А я как-то встречалась с парнем, который думал, что прокладки клеятся к коже, а не к трусам, – сказала я. – И когда я его просветила, страшно обиделся.

Лори поперхнулась вином, а потом стала рассказывать о костюмированных вечеринках, которые устраивали у них в университете.

– Костюмированность подразумевала, – говорила она, – что мы должны нарядиться проститутками. Поймите меня правильно – я ничего не имею против работниц сексуальной сферы. Я говорю «проститутки», потому что парни сами нас так называли. Темы были типа: начальники и секретарши, качки и чирлидерши, пилоты и развратные стюардессы. Ну, вы уловили. Посыл нехитрый: парни одеваются как хотят, а девчонки будут проститутками.

Я бросила взгляд на Макса, но он на меня не смотрел. Я почувствовала леденящий ужас. Под столом я накрыла его ладонь своей и погладила его пальцы. Он остановил мою руку, крепко ее сжав.