Реальная жизнь

Я пришла к Максу ранним вечером, около шести, но казалось, что времени гораздо больше. Мне в тот день еще предстояло петь в отеле, поэтому я не могла остаться надолго. Полдня я провалялась в постели с простудой, а когда встала, уже стемнело. Я попыталась замаскировать тональником сухую кожу вокруг носа, но стало только хуже – будто краска, слезающая с шершавой стены.

Открыв дверь, Макс затащил меня внутрь и поцеловал.

– Черт, да ты вся ледяная! – воскликнул он.

Я приложила тыльные стороны ладоней к его щекам.

– Ах ты! – Он схватил меня за запястья и завел руки мне за спину.

– Ай! – воскликнула я. – Я болею. Ты должен обо мне заботиться.

– Это мы еще посмотрим, – сказал он.

Но он действительно стал заботиться. Набрал мне ванну и, пока я в ней лежала, сидел на крышке унитаза и разговаривал со мной. Нашей последней встречи он ни словом не коснулся, и, когда я сказала:

– Как-то все нелепо тогда получилось, да?

– Бывает, давай не будем об этом, – только и ответил он.

– Ладно, – сказала я, потому что мне и самой не очень-то хотелось все это ворошить.

Казалось, наша ссора осталась далеко в прошлом и уже утратила актуальность – так иногда смотришь на фотографию и не можешь вспомнить, где и когда она сделана.

Свет был приглушенным. Водная рябь отражалась на потолке. Я чувствовала спокойствие и умиротворение, словно оказалась в саду за высокими стенами, куда никто не может заглянуть. Браслет я не снимала, и он болтался на моей руке, свисавшей через край ванны. Он потянулся и погладил внутреннюю часть моего запястья.

– Красиво, – сказал он.

– Откуда ты мне звонил? – спросила я.

– Когда?

– В новогоднюю ночь.

– А, это. Отмечал с компанией друзей. Мы сняли дом за городом. Каждый год так делаем.

– Звучит неплохо, – сказала я. – А что за друзья?

– Ты их не знаешь.

– Я имею в виду, откуда ты их знаешь?

– А, понял. По Оксфорду. Мы учились вместе.

Мне трудно было представить его в столь повседневном контексте. Вообразить его друзей. Отчасти это мне в нем даже нравилось – во всяком случае, это делало его интереснее. Нет ничего тоскливее, чем наблюдать людей в их обычной жизни – унылость быта, шаблонность взаимодействия с окружающими. Они становятся как все. А он как все не был.

В постели он гладил мой живот, шею, внутреннюю сторону бедер. Его руки были словно ластик, стиравший с моей кожи все лишнее, и скоро в голове у меня стало темно, а в теле пусто – озарялись только те места, к которым он прикасался.

А потом огни города сверкали за окном, словно миллионы глаз, а мы молчали. Макс никогда не задергивал занавесок. Никто нас на такой высоте не увидит, говорил он, а если и увидит, то какая разница. Макс встал и взял со стола ноутбук, вернулся с ним в постель. Мне нравилось смотреть, как он работает, это было завораживающее зрелище: сидит человек, делает что-то важное, прибыльное, и все оно умещается на небольшом экране.

– Надо пару писем написать, – сказал он. – Это много времени не займет. Иди пока выпей.

– Да ладно, мне все равно пора.

– Куда это?

– Я же тебе вроде бы говорила. По телефону. Я сегодня работаю. Начинаю в девять.

– А, точно. А это обязательно?

– Что обязательно? Начинать в девять?

– Да нет. Идти туда. Идти туда обязательно?

– Ну как бы да.

Макс нахмурился, глядя на экран, потом обернулся и посмотрел на меня.

– Но ты же простужена, – сказал он.

– Слушай, ну что за вопросы – обязательно, не обязательно? Ты же знаешь, что выбора у меня нет. Я тебе не раз объясняла.

– Но разве петь во время болезни не опасно? – спросил он. – Не говоря уж о том, что от джаза вообще один вред.

– Какие-то пуританские взгляды.

– Ну ты же поняла. Я имею в виду вред для твоего голоса.

Когда-то я говорила ему, что Анджела ругает меня за джаз, считает, что мне с этим делом надо завязывать. Надо же, запомнил.

– Дело твое, конечно. Но ведь они наверняка могут найти кого-то на замену, если ты болеешь? Разве оно того стоит?

– Могут, наверное, – отозвалась я, представив себе все это: вот я сейчас выйду во тьму, потащусь куда-то, начну распеваться в туалете – больше негде, – и посетители, зашедшие пописать, будут хмуро поглядывать на меня, и весь вечер под мое пение будет гомонить офисный планктон, а потом – ночью домой на метро.

– Разве твоя настоящая карьера не должна стоять на первом месте? – продолжал он.

– Ну да, но деньги-то мне нужно как-то зарабатывать.

– Сколько ты получишь?

Я назвала сумму.

– Да это же почти ничего! Анна, правда, оно того не стоит. Я дам тебе эти деньги.

Он пошарил на полу, нащупал свои брюки и достал бумажник. Отсчитал несколько банкнот и положил их мне на живот. Я смотрела, как они поднимаются и опускаются в такт моим вдохам и выдохам.

Я услышала собственный голос, ясно отчеканивший: нет, не надо, – и была уверена, что произнесла это вслух, но увидела, как моя рука потянулась к банкнотам и схватила их, увидела, как я встаю, беру свою сумочку и запихиваю в нее деньги, – и поняла, что не сказала ни слова.