Реальность, которой нет…

— А знаешь, с самого раннего детства я ощущала всё очень остро, — начала она шёпотом, устремив взгляд вниз, на белую плитку, — Мои страхи, тревоги, моя любовь, радость, гнев… Они были сильны, но я не умела их излагать, как, вероятно, не умею сейчас… — её глаза вспыхнули, губы сжались в тонкую нить. Говорить было сложно, от волнения тошнило, — Меня учили никогда и никому не говорить о том, что я чувствую. Да, я думала, что этого никто и не поймёт, — продолжила она с трудом, опасаясь, что вот-вот расплачется, — Все очень разные — по одному и тому же поводу кто-то может рыдать, а кто-то смеяться… Но держать всё в секрете становится невозможно. Мне ужасно хочется всё это на кого-то вывалить, и так больно осознавать, что во всех своих, и не только своих проблемах виновата я сама… Это просто невыносимо!.. — от переизбытка чувств она встала и теперь своей мертвенной бледностью походила на ожившую статую, — Я терпеть не могу предателей! но сама осознаю, что я и есть главный предатель. Мне больно. Мне очень больно, и никто этого не… — Инна судорожно вдохнула воздух и посмотрела в потолок глазами, полными слёз. Она тщетно надеялась, что всё же сможет сохранить в себе чувства, которые стали невыносимо тяжёлыми. Но они уже не томились тихой скорбью и безысходностью в груди. Они кричали истошными, преисполненными горестью и непонятной яростью криками, они были уже на самом языке, в самых глазах. Натиск чувств стал очень силён, отразить его было невозможно…

Инна спрятала в ладони лицо, выражающее ужас, потерянность и горечь. Затем бессонка и сама не поняла, как оказалась в объятиях своего случайного слушателя. От него разило табаком, кофе и одеколоном. Руки у шпиона были очень тёплые, обжигающие.

Инна испытывала непривычные и в высшей степени странные для неё ощущения, чувствуя, что этот человек находится так близко к ней. Ей хотелось с одной стороны — бежать отсюда, скрыться… А с другой — стоять так очень долго, растягивая этот момент.

Запреты рухнули, хоть бессонцы, как и большинство Найтомцев, до сих пор считали такое поведение неприемлемым. Штрафы же отменили. В комнате, кроме того, почти никого не было, да, в общем, даже если бы кто и был, то Васе глубоко наплевать на мнение окружающих, а Инна находилась в таком состоянии, что с трудом осознавала происходящее. Когда девушка более или менее пришла в чувство, она осторожно оттолкнула от себя собеседника и отошла, тихо сказав:

— И как мы порой так безрассудно можем изливать свои чувства?.. — проговорила она, вытерев слёзы и почувствовав странную усталость.

— Почему же сразу безрассудно? — спросил Вася, улыбнувшись, — Я очень ценю человеческое доверие, ведь его осталось не так уж и много на нашей земле. И я никогда ничего не скажу о том, о чём мы говорили с тобой сейчас.

Инна промолчала. Она не чувствовала теперь практически ничего кроме смутного стыда и сильно сомневалась в том, что Воронцов говорит правду.

— Однажды всё образуется, встанет на свои места, и ты опять будешь жить счастливо, — пытался подбодрить Ковалевскую шпион.

— Полночь, — говорила тем временем Инна, будто не слыша этих тёплых слов и уставившись на настенные часы, — Мне надо домой.

— Я могу подвезти тебя на машине, — предложил Вася, — Теперь в нашем городе уже не так спокойно, как прежде.

— Спасибо, не стоит, — Инна ссутулилась и нервно провела ладонью по холодной поверхности стола.

— Может быть, тогда просто тебя проводить? — спросил всё же Воронцов, пытаясь поймать взгляд собеседницы.

— Нет, не стоит… — она сделала два небольших шага назад, словно уже собираясь идти.

— Оу, какие мы упорные… Но мало ли, кто ходит там, в темноте, — шпион кротко и вкрадчиво улыбнулся, Инна старалась не смотреть на него.

— Я так до сих пор и не поняла, какое тебе до меня дело, — сказала бессонка, внезапно выпрямив спину и с раздражением посмотрев куда-то сквозь собеседника.

— Большое, — шпион попытался схватить её за руку.

— Но почему? — спрашивала Инна, поспешно отходя, — Я рассказала тебе про себя столько всего, а ты до сих пор не говоришь мне ничего. Это нечестно.

— Ладно, так уж и быть, кое-что тебе можно узнать, — сказал он с усмешкой и чуть наклонился к ней, — Я скажу тебе по секрету, — прошептал он, — Что я не только шпион, но и писатель. В свободное время я пишу детективные рассказы.

— Но зачем ты пришёл сюда, зачем так ведёшь себя со мной? Я не понимаю…

— А как я должен себя вести?

— Я не знаю. Но это всё выглядит странно.

— Я просто хочу с тобой пообщаться, — проговорил шпион, внимательно смотря ей в глаза, — Какой-то другой цели у меня нет.

Инна попросила принести счёт. Когда эта просьба была выполнена, Вася схватил конверт, положил туда деньги и отдал его в руки официанту. Бессонка не успела даже опомниться.

— Зачем? — спросила она после этого, — Давай я тебе отдам, сколько там было…

— Нет, — сказал Воронцов, лукаво улыбаясь, — я не возьму.

— Я неловко себя чувствую. Ты ведь даже не спросил у меня…

— Ой, какой ужас, я без спроса оплатил твои десерт и чай, — он вновь уселся в кресло.

Инна промолчала.