Реаниматор культового кино

Д.М.: А где была эта мастерская вообще? Это все – «ленфильмовский» павильон? И где Платон Андреевич купается, и вся лепнина, и панно декоративное из майолики – неужели все это павильон? Я был уверен, что это какая-то реально сохранившаяся ванна в реальной петербургской квартире!

О.Т.: Это павильон.

Д.М.: Как интересно! Там очень достоверно получилось все и отсветы витражей…

О.Т.: Можно было и получше, на самом деле, просто денег было мало. (Смеется.)

Д.М.: А как вы (я буду перескакивать на другие вопросы, имейте в виду), как вы Козакова заполучили, то есть звезду? Это от Авербаха?

О.Т.: Нет, Авербах, к сожалению, умер в тот момент. В 1986 году. По-моему, он именно тогда и умер. Скоропостижно, буквально за два месяца. У него был рак поджелудочной железы.

Д.М.: Он был вашим педагогом?

О.Т.: Нет, он не был моим педагогом, он был моим, можно сказать, старшим товарищем. Он, собственно, и сыграл ключевую роль в моей кинематографической истории. Если бы не он, я бы не стал кинорежиссером.

Д.М.: Это было какое-то частное знакомство?

О.Т.: Абсолютно частное знакомство. Он мне сказал: «Давай, иди, поступай на курсы».

Д.М.: Как такое могло случиться? Вы – гобоист профессиональный были на тот период, правильно? И есть кинорежиссер Авербах…

О.Т.: Я пришел к нему.

Д.М.: По делу?

О.Т.: Да. Нас познакомили. У нас были общие знакомые.

Д.М.: Это был год 83-й, 82-й?

О.Т.: Не-ет, это был, наверное, конец 1980-го или что-то в этом духе. Я пришел к нему по делу. И сказал: «Вот, думаю кинорежиссером стать».

Д.М.: Так вы думали уже об этом, Олег Павлович?

О.Т.: Да, уже в этот момент я задумался.

Д.М.: А почему вообще эта мысль появилась? Вам кино какое-то понравилось?

О.Т.: Нет, просто так, на ощупь. Я не хотел музыкой заниматься.

Д.М.: А вы на тот момент профессионально занимались музыкой и в филармонии играли?

О.Т.: Да, я работал один сезон в оркестре в филармонии, будучи студентом пятого курса. И когда я поступил работать туда, понял, что это мне неинтересно.

Д.М.: Играли классические программы? Не занимались композиторскими какими-то вещами?

О.Т.: Нет, я был артист оркестра. И просто понял, что мне это неинтересно. У меня был друг, который меня уговаривал: «Давай, иди на дирижерский факультет. Ты сможешь». Я говорю: «Нет, неинтересно».

Д.М.: То есть у вас в музыке какой-то ступор произошел или именно потеря интереса?

О.Т.: Да, это оказалось слишком какое-то герметичное занятие для меня.

Д.М.: А не было интереса позаниматься, например, рок-музыкой, экспериментальной музыкой, джазом?

О.Т.: Нет. Музыка вообще сама по себе как таковая казалась мне слишком закрытым пространством для жизни. А мне хотелось больше социально-активного пространства. Но в то же время театральным режиссером я тоже быть не хотел, хотя мне предлагали. Мар Сулимов[72], помню, предлагал.

Д.М.: Но ведь вам это было бы действительно ближе! Я имею в виду – движение более понятное…

О.Т.:Да. И Сулимов как раз тогда набирал курс. И говорит: «Иди ко мне на курсы, я тебя возьму». В наш Театральный институт, на Моховой.

Д.М.: А вы тогда учились в консерватории?

О.Т.: Я закончил уже консерваторию и армию прошел.

Д.М.: А в армии вы где были и в каких войсках служили?

О.Т.: Играл на тарелках в военном духовом оркестре. Очень удобно! (Смеется.)

Д.М.: На тарелках? Это литавры? (Смеется.)

О.Т.: Тарелки. Литавры – другое чуточку…Это типа барабанов, если по-простому сказать. А это тарелки. Такие (Показывает руками.): бэм-бэм-бэм, быщщщ!

Д.М.: Какие это были годы? 1979-й?