Ребекка с фермы Солнечный Ручей

Мертва! Это слово, тяжелое  и  полное  тайны,  поразило  детский  слух.  Мертва! А их юные жизни, только начавшиеся, тянулись и  тянулись  к  солнцу,  убранные, подобно неумирающей  надежде,  в  живую  зелень.  Мертва!  А  весь  остальной мир упивается своей силой. Мертва! Когда качаются в полях все  эти  маргаритки и лютики, а мужчины сгребают в душистые стога скошенную траву или  бросают сено в тяжело нагруженные телеги. Мертва! Когда весело звенят  после  летних ливней ручьи, цветут картофель и овес, радостно поют птицы  и  каждое  маленькое насекомое жужжит и стрекочет, внося  свою  ноту  в  блаженный  хор  теплой, пульсирующей жизни.

- Я была одна с ней. Она скончалась неожиданно, на рассвете, - сказала  миссис Деннет. 

И к Богу вознеслась ее душа

                         В минуты первые рассвета. 

Эти слова пришли вдруг на ум Ребекке. Она не могла припомнить,  слышала  ли она их на похоронах, или прочла в сборнике церковных гимнов, или сочинила  "в собственной голове", но мысль о смерти, пришедшей вместе с рассветом, так  взволновала ее, что она почти не слышала дальнейших речей миссис Деннет.

- Я посылала за тетушкой Бьюлой Дэй, и она была здесь сегодня,  убрала  и положила покойницу на стол, - продолжила многострадальная миссис Деннет. -  Родных у нее, у Салли, не было, да и у Джона Уинслоу тоже,  сколько  я  могу  припомнить. Она из вашего поселка, так что  вам  придется  похоронить  ее  и  позаботиться о Джекки - это ее  сынишка.  Ему  семнадцать  месяцев,  веселый  мальчуган, вылитый отец, но я больше ни дня не могу держать его  у  себя.  Я  вконец  измучилась;  мой  собственный  малыш  болен,  мать  опять  ревматизм  прихватил, а муж возвращается сегодня вечером домой после рабочей недели,  и  если он застанет под своим кровом ребенка Джона Уинслоу, не знаю, что будет!  Вам придется забрать малыша в богадельню.

- Я не могу отвезти его туда прямо сейчас, - возразил мистер Перкинс.

- Ну тогда подержите его денек у себя; он как  котенок.  Джон  Уинслоу  все равно рано или поздно услышит от кого-нибудь, что Салли умерла,  -  если  только совсем  не  уехал  из  штата.  А  когда  он  узнает,  что  мальчик  в  богадельне, так, я думаю, приедет и заберет его. Не съездите ли вы со мной в  деревню - договориться насчет гроба? А вы, девочки,  не  побоитесь  остаться  здесь одни ненадолго? - спросила она, обернувшись к Ребекке и Эмме-Джейн.

- Побоимся? - отозвались обе, не понимая, что она имеет в виду.

Миссис Деннет и мистеру Перкинсу  стало  ясно,  что  страх  присутствия  смерти еще не проник в души девочек. Посоветовав детям не  забредать  далеко  от хижины и пообещав вернуться через час, взрослые уехали.

Вдоль тенистой дороги нигде не было видно ни единого  дома,  и  девочки  стояли, держась за руки, и следили, как бричка исчезает из виду.  Затем  они  молча сели под деревом, внезапно  ощутив,  как  что-то  невыразимо  гнетущее  нависло над их веселым утренне-летним настроением.

В лесу было очень тихо, лишь иногда  слышалось  стрекотание  кузнечика,  или птичий щебет, или - откуда-то издалека - щелканье сенокосилки.

- Мы бодрствуем! - прошептала Эмма-Джейн. - Так бодрствовали  у  гроба  дедушки Перкинса, только там были  пышные  похороны  и  два  священника.  Он  оставил две тысячи долларов в банке и магазин, битком  набитый  товарами,  и  еще такую бумажку, от которой можно два раза в год отрезать билетики, и  они  все равно что деньги.

- И возле моей маленькой сестры  Миры  тоже  бодрствовали,  -  сказала  Ребекка. - Помнишь, когда она умерла, я ездила на Солнечный Ручей? Это  было  зимой, но ее покрыли еловыми ветками и белыми гвоздиками и пели.

- А здесь не будет ни похорон, ни священников, ни пения, да? Разве это  не ужасно?

- Наверное, не будет. И никаких цветов тоже!.. Пожалуй,  мы  могли  бы  принести ей цветы, если больше некому это сделать.

- И ты не побоялась бы положить  их  на  нее?  -  спросила  Эмма-Джейн  приглушенным голосом.

- Не знаю. Не могу сказать.  Как  подумаю,  дрожь  пробирает.  Но  мы,  конечно же, могли бы это сделать, если бы были  ее  единственными  друзьями.  Давай сначала заглянем в домик, чтобы точно знать, что никто еще  не  принес  ей цветы. Ты боишься?

- Н-нет; думаю, что нет. Я смотрела на  дедушку  Перкинса,  и  он  был  такой же, как всегда.

Но у дверей домика смелость неожиданно покинула Эмму-Джейн. Она шагнула  назад, содрогнувшись, и отказалась не только войти, но и заглянуть в  дверь.  Ребекка тоже содрогнулась, но не отступила - ее влекли неутолимый интерес  к  жизни и к смерти, всепоглощающее желание чувствовать и понимать тайны бытия,  жажда обрести знания и опыт, чего бы это ни стоило.