Ребекка с фермы Солнечный Ручей

Это было юношеское увлечение - ребяческая любовь, быть может; хотя даже  такое чувство может развиться в нечто большее, глубокое и прекрасное. Но  не  так уж далеко были и другие, и очень разные, сердца, растущие и расцветающие  по-своему.  Была  юная  мисс  Дирборн,  хорошенькая  школьная   учительница,  безвольно склонявшаяся к безрассудному браку из-за того, что  не  ладила  со  своей  мачехой.  Был  Герберт  Данн,  первый   ученик   выпускного   класса,  ослепленный Хальдой Мизерв, подобной светляку,  что  "издалека  сияет  ярко,  вблизи ж ни света, ни тепла". Была  и  прелестная  Эмили  Максвелл,  еще  не  достигшая и тридцати, усердно трудившаяся в Уэйрхемской семинарии, где жила,  как монахиня в монастыре, не думая о личных интересах и бескорыстно  отдавая  ум и сердце, душевные и физические силы  избранной  работе.  Сколько  женщин  поступает так - сознательно или неосознанно,  -  и,  хотя  они  лишают  себя  радостей материнских забот о двух или трех собственных  детях,  Бог,  должно  быть, благодарен им за материнскую заботу о сотнях других - ведь это  делает  их  столь  ценными  помощницами  в  осуществлении  Его  замыслов   духовного  обновления человечества.

И был  Адам  Ладд,  ожидавший  в  свои  тридцать  пять,  когда  немного  повзрослеет выбранная им девушка, просто потому, что не  мог  найти  другой,  уже взрослой, которая отвечала бы его утонченному и взыскательному вкусу.

"Я не назову Ребекку совершенством, - заметил он  однажды  в  письме  к  Эмили Максвелл, - ибо совершенство - это неподвижный столб. Она же танцующая  на ветру веточка дерева, стоящего рядом с этим столбом".

Когда она впервые появилась на веранде  домика  его  тетки  в  Северном  Риверборо и настояла на том, чтобы продать ему в огромном  количестве  очень  скверное мыло и тем обеспечить своим друзьям Симпсонам приз  в  виде  крайне  необходимой им банкетной лампы, - уже тогда она привлекла его  внимание.  Он  подумал, что разговор с этой девочкой доставляет  ему  больше  удовольствия,  чем беседа с любой женщиной, и никогда не изменил своего мнения. Она  всегда  ловила то, что он говорил ей, как если бы это был брошенный мяч. А иногда ее  ум, словно призма, пропустив через себя  его,  Адама,  мысли,  возвращал  их  окрашенными в более яркие и насыщенные цвета.

В душе Адам всегда называл Ребекку своей Маленькой Весной. В детстве  и  юности он был одинок и несчастен. Именно эта часть жизни пропала  для  него,  и, хотя теперь в разгаре было его лето успеха и материального  благополучия,  свою потерянную юность он нашел лишь в Ребекке.

Она была для него... как мне описать это?

Помните ли вы один из дней в начале мая, с разворачивающимися  зелеными  листиками, теплой землей,  дрожащим  воздухом  и  переменчивым,  своенравным  небом?  И  каким  новым  казался  этот  день?  Каким  свежим  и  необъяснимо  радостным?

Лежали ли вы когда-нибудь, полузакрыв глаза, там, где  солнечный  свет,  мерцающий в молодой листве, песня  птиц  и  ручья  и  аромат  лесных  цветов  объединяются, чтобы околдовать ваши чувства,  и  вы  ощущаете,  как  никогда  прежде, сладость и прелесть природы?

Ребекка была весенним половодьем  для  томимого  жаждой  сердца  Адама,  воплощением беспечной юности, музыкой -  эоловой  арфой,  в  которой  каждый  пролетевший мимо легкий ветерок пробуждает чуть слышную  мелодию;  она  была  переменчивым, переливающимся всеми цветами радуги  пузырьком,  тенью  листа,  танцующей на пыльном полу. Ни один сучок его мысли не был столь голым, чтобы  она не сумела свить на нем гнездо и пробудить жизнь  там,  где  прежде  этой  жизни не было.

А сама Ребекка?

До самого последнего времени она не сознавала всего этого и даже сейчас  не до конца понимала, что происходит, ища среди своих детских  инстинктов  и  девичьих грез ту нить  Ариадны[93],  которая  благополучно  вывела  бы  ее  из  лабиринта собственных новых ощущений.

В настоящее время она была поглощена - или  думала,  что  поглощена,  -  любовной историей Эбайджи и Эммы-Джейн, но в действительности, сознавала она  это или нет, их любовная история служила прежде всего основой для  сравнений  с возможной в будущем ее собственной любовной историей.

Ей нравился Эбайджа Флэг, она уважала его, а любовь к  Эмме-Джейн  была  привычкой, приобретенной еще в детстве. Но все, что они делали  и  говорили,  думали  и  писали,  на  что  надеялись  и  чего  боялись,   казалось   таким  неполноценным, досадно отличающимся от того, что можно  было  бы  сделать  и  сказать, подумать и написать, на что надеяться и чего бояться,  что  Ребекка  ощущала едва ли не склонность слегка улыбнуться,  думая  о  несведущей  юной  паре, воображающей, будто они уже смогли бросить взгляд на великую мечту.

Она сидела под яблоней в вечерних сумерках. Отужинали, не  было  слышно  шагов неугомонного Марка,  Фанни  и  Дженни  лежали  в  постелях,  заботливо  укрытые одеяльцами, тетка и  мать  перебирали  смородину,  сидя  на  боковом  крыльце.