Ребекка с фермы Солнечный Ручей

— Лайзи Деннет; она ближе всех живет к этой хибарке. Но я думаю, и она устала быть доброй самаритянкой.[46] Во всяком случае, она прислала сегодня записку. Говорит, что, похоже Джона Уинслоу нигде не найти, родственников никаких нет, так что городок должен взять заботу о больной на себя. Вот я и еду посмотреть, как обстоят дела. Влезай, Ребекка. Вы с Эммой-Джейн поместитесь сзади на подушках, а я сяду впереди. Ну вот так! Поехали!

— Боже, Боже! — вздохнула Джейн, когда сестры снова вошли в дом. — Помню, я однажды видела Салли Перри на церковном собрании. Красивая была девушка; жаль, что она попала в такую беду.

— Если бы она продолжала ходить на собрания, а на мужчин не глядела, так, может быть, сейчас честно зарабатывала бы себе на жизнь, — заявила Миранда и добавила, неосознанно заменяя вердикт истории на прямо противоположный: — От мужчин все зло в этом мире.

— Тогда мы все здесь должны быть счастливы и довольны, — отвечала Джейн, — ведь в Риверборо на одного мужчину приходится шесть женщин.

— Будь их шестнадцать на одного, было бы еще спокойнее, — мрачно отозвалась Миранда, поставив коричневый глиняный горшок с пончиками в стенной шкаф и захлопнув дверцу.

II

Бричка Перкинсов громыхала по пыльной проселочной дороге, и, благоразумно помолчав — так долго, как только может вынести смертный, — Ребекка рассудительно заметила:

— Печальное это поручение, не правда ли, мистер Перкинс, для такого хорошего солнечного дня?

— Много горя на свете, Ребекка, хоть и дни солнечные, и все такое, — отвечал этот добрый человек. — Коли хочешь иметь постель, крышу над головой и кусок хлеба, приходится работать. Если б я не трудился от зари до зари, не учился своему ремеслу и не отказывал себе во всем, чтобы скопить денег, когда был молодой, я, может быть, сам был бы сейчас бедняком и лежал бы больной в какой-нибудь лачуге, вместо того чтобы быть попечителем бедных, который едет забрать такого вот бедняка в богадельню.

— А тем, у кого закладная, не приходится идти в богадельню, нет, мистер Перкинс? — спросила Ребекка, содрогаясь от страха и думая о своей родной ферме на Солнечном Ручье и о закладной на нее — закладной, мрачная тень которой лежала на всем детстве Ребекки.

— Господь с тобой, нет! Разве только если они не смогут ее выкупить. Но Салли и ее муж не нажили столько добра, чтобы обзавестись закладной. Нужно чем-то владеть, прежде чем сможешь это что-то заложить.

Сердце Ребекки радостно забилось: оказалось, что закладная — свидетельство определенного уровня семейного благосостояния.

— Что ж, — сказала она, вдыхая аромат свежескошенной травы и взирая на будущее с большей надеждой, — может быть, этой больной женщине станет лучше в такой хороший день. А может быть, ее муж вернется, чтобы извиниться и помириться, и тогда сладкое согласие воцарится в смиренном жилище, которое некогда было свидетелем бедности, горя и отчаяния. Именно так произошло в книжке, которую я сейчас читаю.

— Что-то я не замечал, чтобы в жизни часто происходило так, как в книжках, — отвечал пессимистично настроенный кузнец, прочитавший, как и подозревала Ребекка, не больше полудюжины книг за все свое долгое и зажиточное существование.

Еще три или четыре мили пути — и маленькая компания оказалась близ лесного участка, где прошлой зимой было срублено много высоких сосен. На фоне молодых берез отчетливо виднелась крыша полуразвалившейся хибарки. К дверям вела неровная дорожка, оставшаяся в том месте, где бревна волочили к большой дороге.

Когда мистер Перкинс и девочки подъехали ближе, возле домика появилась фигура женщины в холщовом клетчатом платье и ситцевом переднике. Это была, выглядевшая усталой и раздраженной, миссис Лайза-Энн Деннет.

— Доброе утро, мистер Перкинс, — сказала она. — Очень рада, что вы приехали. После того как я отправила вам записку, ей стало хуже. Она мертва.

Мертва! Это слово, тяжелое и полное тайны, поразило детский слух. Мертва! А их юные жизни, только начавшиеся, тянулись и тянулись к солнцу, убранные, подобно неумирающей надежде, в живую зелень. Мертва! А весь остальной мир упивается своей силой. Мертва! Когда качаются в полях все эти маргаритки и лютики, а мужчины сгребают в душистые стога скошенную траву или бросают сено в тяжело нагруженные телеги. Мертва! Когда весело звенят после летних ливней ручьи, цветут картофель и овес, радостно поют птицы и каждое маленькое насекомое жужжит и стрекочет, внося свою ноту в блаженный хор теплой, пульсирующей жизни.

— Я была одна с ней. Она скончалась неожиданно, на рассвете, — сказала миссис Деннет.

И к Богу вознеслась ее душа
В минуты первые рассвета.

Эти слова пришли вдруг на ум Ребекке. Она не могла припомнить, слышала ли она их на похоронах, или прочла в сборнике церковных гимнов, или сочинила «в собственной голове», но мысль о смерти, пришедшей вместе с рассветом, так взволновала ее, что она почти не слышала дальнейших речей миссис Деннет.