Около полуночи они вернулись в номер. В этом номере у них когда-то все произошло в первый раз — в семье Дороти придерживались строгих нравов, и для нее было делом принципа сохранить девственность до свадьбы. Дон, в свою очередь, ни разу не изменил ей — в том числе и после аварии. Хотя нельзя сказать, что в эти долгие месяцы он, что называется, похоронил себя ради больной жены — нет, ему случалось и бывать на вечеринках, устраиваемых коллегами по работе, и ездить на охоту с приятелями — но все это время он неукоснительно хранил верность Дороти и полагал, что вполне заслуживает награды. Уже не в силах сдерживаться, Дон положил ей руку на грудь и принялся расстегивать платье.
— Дон, перестань! — Дороти вырвалась и отступила.
— Ах ты моя недотрога…
— Дон!
Он остановился. Дороти не играла, в глазах ее читалось искреннее возмущение.
— Но, Дороти… — он сделал еще один шаг вперед, и она невольно отступила в сторону кровати. — Доктор сказал, что нам можно…
— Причем тут доктор?
Он чувствовал, как из его вожделения вырастает злость. Он схватил жену и повалил на кровать.
— Слезь с меня, животное! Как ты можешь! При Кэти!
Дона словно окатили ведром ледяной воды. Он выпустил Дороти и отступил, затем осторожно присел на край кровати.
— Дороти, — негромко сказал он, — Кэти умерла. Ты ведь знаешь, что ее больше нет.
— Ты испугал ее, Дон, — Дороти, казалось, не слушала. — Она плачет.
Он попытался взять себя в руки и вспомнить, что когда-то читал о психических расстройствах.
— Я не вижу Кэти, — сказал он, демонстративно оглядываясь по сторонам. — Где она? Покажи мне ее.
— Ты и не можешь ее видеть, — ответила Дороти, явно раздраженная его глупостью. — Кэти здесь, — она показала на свою голову.
— Это не шизофрения, Дон, — доктор Брайан избегал смотреть ему в глаза. — Все гораздо сложнее. Мы использовали при обследовании самый чувствительный томограф, не имеющий аналогов в мире; он позволяет обнаружить даже отдельные синаптические связи… Сканирование показывает, что новая часть мозга Дороти, включая и те небольшие фрагменты, что относятся к левому полушарию, а также область, лежащую на границе с сохранившейся частью правого полушария, образуют практически замкнутую систему. То есть межнейронные связи между старым и новым мозгом значительно менее развиты, чем связи внутри старого и нового мозга, которые, в свою очередь, имеют весьма сходную топологию…
— Короче, что все это значит?!
— Это значит, что Кэти — не плод больной фантазии вашей жены и не ипостась ее личности в духе Джекила и Хайда. Кэти существует реально. Новая часть мозга Дороти — это самостоятельная человеческая личность.
Дон испытал острое чувство, что он — персонаж какого-то дурного фантастического рассказа.
— С анатомической точки зрения, — продолжал объяснять Брайан, -Дороти и Кэти — нечто вроде предельного случая сиамских близнецов: два мозга в одном черепе. Каждый из них — лишь половина нормального, но, как я уже объяснял, это не мешает существованию полноценной личности. С точки же зрения психики, равно как и хронологии, Дороти действительно права, считая Кэти своей дочерью. Хотя физический возраст Кэти — всего несколько месяцев, ее умственный уровень соответствует почти четырехлетнему ребенку, и она продолжает быстро развиваться. Это неудивительно, учитывая, что ее мозг находится в постоянном прямом контакте с мозгом матери, что, конечно же, куда эффективнее традиционных форм обучения…
— Ее уровень вы тоже определили с помощью томографа?
— Нет, Дон. Я разговаривал с Кэти.
— И… на что это похоже?
— Голос у нее, естественно, как у Дороти — ведь она использует те же голосовые связки. Только интонации, словарный запас и сами фразы детские. Об уровне развития я уже сказал. Кэти правополушарна, а значит, у нее яркое образное мышление и сильно снижена способность к абстракции. Математика из нее никогда не выйдет, зато может получиться прекрасный художник или музыкант. И она левша.
— Бред какой-то… — пробормотал Дон. — Если все это правда, почему Дороти доселе не рассказывала мне об этом? И почему эта самая Кэти никогда не разговаривала со мной?
— Дороти, из-за своей левополушарности, попросту не замечает необычности происходящего. Тот факт, что дочь, погибшая в ее чреве, возродилась в ее мозгу, она воспринимает, как должное — хотя и знает, что прежде такого ни с кем не было. А Кэти крайне неохотно идет на контакт с кем-либо, кроме матери. Представьте себе, что с одним человеком вы можете говорить обычным образом, а со всеми остальными можете общаться лишь посредством, ну, скажем, азбуки Морзе. При этом первого человека вы любите, и он знает множество всего, что вам интересно, и всегда охотно это рассказывает. Захотите ли вы в таких условиях общаться с другими людьми? Ну вы-то, возможно, и захотите, чтобы получить более разностороннюю информацию о мире, но ведь Кэти — еще ребенок. Чтобы вызвать ее на диалог, нам пришлось применить средства, временно снижающие активность левого полушария. Это, разумеется, совершенно безопасно…