Нас усадили за стол. Доктор все время шутил и болтал.
— Ну, вот я и готов. Вы как припутешествовали, амазонки? Верхом или в санках?
— Нет, мы просто пришли. Мы ведь ушли рано, в пять часов. Дома все спали.
— Как пришли? Пешком, с озера?
— Ну да. Из дома.
— Амазонки, вы мне положительно нравитесь! — захохотал славный доктор. Он переглянулся с женой и пошел запрягать свою лошадь.
Мы досыта напились чаю. Поблагодарили хозяйку и стали выходить.
Дорогой мы расспрашивали его, много ли он лечил лошадей. Оказалось, что очень много. Мы совсем успокоились.
Завиднелся поселок. Показались наши ворота.
Не успели мы въехать на мостик, как ворота сами растворились. Это Юля с Наташей: они все выбегали смотреть. И как только разглядели, что мы едем, заранее вытащили закладку от ворот и распахнули их перед нами.
Мы сейчас же пошли в конюшню.
Чубарый лежал все там же. Врач начал внимательно его осматривать. Пробовал поднять. Но Чубарый не мог держаться на ногах. Он повалился на землю и застонал.
Наташа заплакала. Мы со страхом посмотрели на доктора.
— Плохо. Совсем плохо, ребятки. Вашего Чубарого разбил паралич. Тут уже ничего не поделаешь. Больше двух-трех дней ему не протянуть. А лучше бы пожалеть его и прикончить сразу. Мучиться будет, бедняга. Да что это вы? Что вы на меня так смотрите? Где отец?
Он пошел в дом, а мы стояли над Чубарым, не смея взглянуть друг на друга. Наконец я подняла голову. Никогда больше не видела я таких жалких лиц…
К вечеру Чубарому стало хуже. Он начал стонать и колотиться о землю. Мы, как потерянные, бродили около него.
Наутро Соня и я, не сговариваясь, вошли к отцу.
— Чубарый мучится, — сказала я так трудно, как будто в горле у меня перевернулось яблоко.
— Хорошо, — ответил отец. — Я знаю. Доктор говорил мне об этом.
И он вытянул ящик, где лежал револьвер.
Мы забились по углам и не видели больше друг друга.
Но я знаю наверное, что все приходили проститься.
— Где же девочки? — удивлялась мать. — Отчего никто не обедает?
— Оставь их, — ответил отец.
Мы скрывались до поздней ночи. Так прячут только большое горе. И никто из домашних не видел, как грустные, заплаканные дети молча уходили из опустевшей Чубаркиной конюшни.