Ребята с улицы Никольской

В общем, Валька постарался и оформил клуб на славу! Антирелигиозные плакаты, картины, лозунги пестрели в коридорах, в комнатах, в зале. Даже на занавес он умудрился прикрепить блестящие буквы, которые читались так:

На рождественские святки
Поп ругал наши порядки:
Славить бога не зовут,
Перед носом дверь запрут.

Но сам художник куда-то скрылся. Я обошел весь клуб, заглянул за кулисы, где гримировались участники концерта, спросил у Юрия Михеевича, у Лени, побывал внизу под сценой — Валька провалился словно сквозь землю.

«Ну где он, где?» — думал я.

Неожиданно за плечо меня тронул статный красноармеец. Он был в старой форме: в длинной гимнастерке с «разговорами», с тремя нашитыми на груди красными клапанами. На левом рукаве у него алела звезда.

— Не опознаешь? — прошептал красноармеец, чуть-чуть приподнимая черную полумаску.

«Валька!» — собрался было я крикнуть, но вовремя спохватился.

— Выходит, здорово нарядился, — радостно усмехнулся Валька.

— Где ты костюм достал? — поинтересовался я, оглядывая с ног до головы ладную фигуру друга. Военная форма ему шла.

Гимнастерку и брюки-галифе Вальке сшил наш знакомый портной. А Валька нарисовал портному наряд шамана. По нему портной, не желая отставать от молодежи, сделал себе костюм для маскарада. И я сразу вспомнил шамана, который ходил по первому этажу и ударял в небольшой бубен. Оказывается, это был портной! Вот ни за что бы не подумал! Да попробуй и всех других узнать сейчас под масками! Вон на диване сидят «черт» и «монахиня». Сумей отгадай, кто они. А около ниши стоят «водяной» и «русалка»; мимо нас проходит «буржуй» в паре с «крестьянкой». Правда, в маскарадных костюмах и в масках были не все, но «ряженых», как говорили на нашей улице, пришло больше.

Прозвенел первый звонок, приглашая публику в зал, а меня в суфлерскую будку. На сцене все уже подготовились к концерту, нарядились и загримировались.

Я полез на свое рабочее место. Раздался третий, последний, звонок, в зале погас свет. И мог ли я предполагать, устраиваясь в суфлерской будке, что осталось совсем немного времени до того часа, когда со мной случится беда!

Минут через пять послышался голос секретаря фабричной комсомольской ячейки. Он выступил с небольшим докладом «Что такое рождество». Говорил секретарь с шутками-прибаутками, и в зале не умолкал смех. А когда на сцене в сарафанах и цветных платочках появились хористки — девчата и грянули частушки, веселья стало еще больше. Запевалой в молодежном хоре была Римма Хапугина. Ну и досталось же от нее в этот вечер всяким служителям культа!

— Как у нас в церковном храме, —

заводила Римма.

— Служба каждый день идет.
Сторож свечи зажигает,
Поп «Коробушку» поет, —

подхватывали за Риммой подружки.

Эх, хороша была Римма! Красивое лицо разрумянилось, из-под платочка задорно выбивалась прядь черных волос. Я даже попытался сравнить ее с Гертой. Но сравнение, конечно, оказалось в пользу внучки Евгения Анатольевича.

Юрий Михеевич стоял за кулисами и с блаженной улыбкой, полузакрыв глаза, слушал Римму. Видимо, запевала нравилась не только мне, но и старому актеру. Когда хор на высоких нотах эффектно закончил веселые частушки, довольный Юрий Михеевич выскочил на сцену, крепко пожал всем девушкам руки, а Римму расцеловал в обе щеки.

…Когда я выбрался из суфлерской будки и, отряхивая с коленок пыль, заглянул в гримуборную, сияющий Юрий Михеевич принимал поздравления от присутствующих.

— Без режиссера мы бы ничего не сотворили, — убежденно говорил Леня.

— Стараюсь по мере сил, — скромно поклонился руководитель Студии революционного спектакля и повернулся ко мне: — А ты, Георгий, отправляйся домой, твоя благородная миссия окончена…

Как мне не хотелось уходить! Но слово старого актера было для студийцев железным законом, и я, простившись с товарищами, печально побрел в раздевалку.

В коридоре меня обогнал сутуловатый человек в широченном халате, на котором пестрели наклеенные почтовые марки и дореволюционные кредитные билеты. И маска, закрывавшая лицо ряженого, тоже была сделана из марок. Но, как ни искусно был сделан костюм, я сразу узнал, кто это.

Никольская улица хорошо знала молодого техника Черметова, страстного коллекционера. Чего только он не коллекционировал: марки, старинные деньги, винные и пивные бутылки с оригинальными этикетками, различные газеты и журналы, консервные банки с яркими наклейками и даже самовары. Баню на своем огороде техник приспособил под хранилище собранных сокровищ, а мы, мальчишки, таскали ему туда все, что ни находили, и Черметов с радостью принимал наши скромные дары.

— Добрый вечер, Тихон Петрович, — сказал, я технику безразличным тоном.

Но коллекционер испуганно замахал руками, дескать, молчи, не выдавай, и помчался дальше, оглядываясь в мою сторону. В конце коридора он наскочил на какого-то человека, замаскированного купцом, и у того с лица слетела маска.