Ребята с улицы Никольской

Правда, «купец» ее моментально подхватил и надел, но я успел узнать управляющего концессией Альберта Яковлевича.

* * *

Присев в раздевалке на скамейку, я задумался. Что нужно французу на комсомольском рождестве? Непонятно. Кроме того, Альберт Яковлевич уезжал недавно в Москву. Значит, вернулся… и развлекается в клубе под маской. Но, может, я ошибся и в костюме купца другой человек?

Нет, нет, это — Альберт Яковлевич! Может, стоит подняться наверх, в зал, и рассказать о незваном госте Матвееву, Лене и Юрию Михеевичу? Пусть они задержат «купца» и выяснят, что его здесь интересует. Только управляющий концессией, прикрывшись иностранным паспортом, опять что-нибудь соврет, как соврал осенью начальнику милиции Павлу Мироновичу.

И я решил, нарушив приказ Юрия Михеевича, остаться и разведать все лично. Ведь сам же наш руководитель говорил, что за «охламоном управляющим», если мы увидим его около клуба, надо следить. А тут не около, а прямо в клубе!

Глеб изображает Мишку-Следопыта лишь на сцене, а я превращусь в следопыта на самом деле. Пусть попробует француз от меня скрыться!

Сейчас должны начаться танцы.

«Ясно, — продолжал рассуждать я, — публика соберется в зале. Стулья и скамейки оттуда уже повытаскивали. Юрий Михеевич — страстный любитель танцев. Значит, будет все время там… А я проникну на сцену, найду в занавесе дырочку и прослежу за французом…»

Через гримерную я пробрался к занавесу, пальто и шапку спрятал в суфлерской будке.

У самой сцены сидел чубатый Ромка-гармонист и перебирал свою трехрядку. Рядом с ним, ежеминутно поправляя голубой бант, стоял Юрий Михеевич. Альберта Яковлевича я обнаружил в правом углу зала, где проходила антирелигиозная книжная лотерея. Найти его можно было сразу по купеческой борчатке.

«Жарко, наверно, управляющему, — посмеивался я про себя. — Не мог полегче маскарадный наряд изобрести?»

— Приготовимся, Рома, — распорядился Юрий Михеевич.

Ромка-гармонист кивнул головой. Старый актер захлопал в ладоши:

— Товарищи! Открываем танцевальную программу! — И, подойдя к Римме Хапугиной, галантно поклонившись, объявил громко: — Товарищи кавалеры, приглашайте товарищей дам! Рома, прошу польку «Бабочку».

— Есть «Бабочка»! — кивнул гармонист и растянул бордовые мехи трехрядки.

Из своего укрытия я с восторгом наблюдал за танцующим залом. И вдруг с испугом вспомнил, что из-за всех этих плясок забыл про Альберта Яковлевича.

К счастью, управляющий концессией никуда не скрылся, а стоял неподалеку от сцены.

— Ух! — облегченно вздохнул я, вытирая со лба пот, и вдруг заметил, что француз, продолжая аплодировать, начал осторожно продвигаться в мою сторону. Неожиданно легко он вскочил на просцениум и быстро юркнул за занавес. Никто не обратил внимания на странную выходку «купца».

«Мама!» — чуть не заорал я, но сдержался.

Электричество на сцене не горело, и из зала через черный занавес свет не проникал, поэтому француз меня не видел. Не видел теперь его и я: он прятался где-то с левой стороны, а я стоял с правой. Что мне делать, я не знал.

Где-то совсем рядом, в темноте, послышалось осторожное покашливание. У меня замерло сердце: ведь и я могу закашлять или чихнуть… Управляющий концессией поймет, что он здесь не один и как ни в чем не бывало вернется в зал.

Стараясь не делать лишних движений, я тихонько спустился в суфлерскую будку, где уже лежало мое пальто. Мне было непонятно, почему Альберту Яковлевичу понадобилось проникать на сцену из зала: ведь сюда можно было пробраться через гримерную комнату и кулисы. Но, как я узнал потом, Григорий Ефимович повесил там замок.

«Ладно, — размышлял я, устраиваясь в своей будке, — мама все равно на работе, посижу здесь хоть до утра… но управляющего разоблачу…»

А в зале — как можно было понять по доносившимся голосам — началось вручение призов за лучшие маскарадные костюмы.

— Маски долой! — раздался командирский бас Лени. — Долой!

— Да, да! — поддержал его Юрий Михеевич. — Раз награды определены, никакой таинственности больше не существует. Ну! Раз, два, три…

Целый час еще в клубе танцевали, пели, веселились. Но постепенно шум стал стихать. Вот о чем-то поспорили Матвеев, Юрий Михеевич и Григорий Ефимович, потом щелкнул выключатель, затем дверной замок…

Признаюсь, в первый момент мне стало жутковато: тьма кромешная, рядом прячется преступник и больше ни единой живой души. Я еле сдерживался, чтобы не стучать зубами.

У меня стали затекать руки и ноги, но я боялся пошевелиться, как бы не выдать себя неловким движением. В суфлерскую будку можно было попасть двумя способами: сверху, спустившись в отверстие, — через него-то я и залез сегодня; и снизу, из-под сцены. Второй способ я обычно использовал во время спектаклей. И сейчас я подумывал, не скрыться ли мне тем путем в гримерную комнату, забаррикадировать в ней дверь и дождаться утра.

Наклоняя голову и выставляя вперед руки, чтобы не налететь на какой-нибудь выступ, я начал осторожно пробираться под сценой, как вдруг впереди меня неожиданно вспыхнул тускловатый огонек.