Ребро медали

— Первый раз в жизни придется несправедливо засадить человека. Ладно. Придумаем что-нибудь.

Он пристроил Вову в патрульку, Яреев сел за руль автокрана и они дружно тронулись на экспертизу.

У врачей в коридоре уже была очередь, которая состояла из восьми водителей, желавших переквалифицироваться в пешеходов. Батон с Вовой деликатно встали в хвост и принялись негромко разговаривать.

— Ну не могу я тебя в райотдел сдать, — говорил Абакумов, — ты же ничего страшного не сделал.

— Я подпишусь, что ругался матом в общественном месте.

— Ну, выпишет тебе судья штраф. Подумаешь — нарушение. Сейчас даже дети на этом языке разговаривают.

— Давай, я обмочу крыльцо экспертизы или ментуры.

— Фигня это все, — рассуждал Батон. — Даже если ты мне на голову испражнишься, ничего тебе за это не будет. Судья потребует результат экспертизы, что это именно твоя моча, а не какого-нибудь Шарика. А даже если и будет проведена экспертиза, в суде скажут, что я — сексуальный извращенец и мне это нравиться должно. Судьи спохватятся только тогда, когда на них самих мочиться начнут. Только уже поздно будет спохватываться.

— Ну, давай, я тебе по башке во-о-н тем стулом дам? — предлагал Вова.

— Ты дурак, что ли? Это уже совсем другая статья. Ты тогда несколько лет никого не то, что убить, увидеть из-за решетки не сможешь!

— Ну, придумай что-нибудь, а? — молил крановщик.

В это время в самом начале очереди один из оформляемых за «газ» принялся хамить. Абакумов с Вовой решили послушать, что происходит. Оказалось — упитанный детина в респектабельном костюме и дорогих солнцезащитных очках (это зимней-то ночью) громко возмущался, что его ущемляют в гражданских правах.

Он, играя на публику, вещал на весь коридор:

— Вы растоптали мои честь и достоинство! Вы незаконно задерживаете меня! Я ничего не нарушал! Я требую адвоката!

У инспектора, доставившего языкатого умника, лицо было злым и кислым. Он тупо смотрел в стенку перед собой, игнорируя пафосные реплики. Видимо, гражданин этот уже успел ему надоесть хуже горькой редьки.

А детина не унимался:

— Не трогайте меня руками! Зачем вы меня бьете? Ай-ай-ай! Я на вас в суд подам!

— Так его же никто не трогает? — удивился Вова.

— А он, наверное, на диктофон пишет, — догадался Батон. — Если инспектор, не дай бог, что-нибудь скажет не протокольное, есть шанс отмазаться.

Следующий очередник (парень лет двадцати) сказал:

— Слышь, мужик, да прекрати ты скулить, ради бога. Без тебя тошно. Будь человеком, не устраивай концерты. Нарушил — ответь достойно!

Детина тут же взвился:

— Ага! Инспектор! Обратите внимание! На меня оказывают давление! Я требую оградить меня от всяких хулиганов!

Парень покрутил пальцем у виска и отвернулся.

— Вы видели, инспектор? — не унимался правдоискатель. — Меня оскорбили неприличным жестом! Дайте мне бумагу, я буду писать заявление!

Инспектор поднял глаза к потолку и стал похож на молящегося мученика в последнюю минуту перед неотвратимо надвигающейся казнью.

— Это что за гусь? — с неприязнью в голосе спросил Вова.

Глаза Батона странно блеснули, и он ответил:

— Да это директор одного из детских домов. Он растлевал детишек и потом их насиловал в извращенной форме. Наконец-то его задержали. А перед тем как закрыть, положено освидетельствовать.

— И эта мразь еще права качает?! — взревел Вова и понесся по коридору в сторону очкарика.

Очередь как-то сама собой раздвинулась, и крановщик с разгона врезался головой в живот правдоискателю. Оба рухнули на пол, и на глазах у изумленных свидетелей камазист, лежа сверху, стал душить детину-растлителя. Откуда-то сзади долетел испуганный крик Батона:

— Держите Вову, а то он его убьет!

Инспектор с кислым лицом очнулся и принялся заботливо и нежно стягивать Вову с жертвы красноречия. Парень, выдавший ранее замечание, сделал вид, будто усиленно помогает инспектору. Всем сразу стало заметно, что оба спасателя, откровенно говоря, попросту филонят, так как детина начал хрипеть и лицо у него неестественно посинело. Но никто, почему-то, на помощь не спешил. Неизвестно, чем бы вся эта вакханалия завершилась, если бы не Батон. Он возник рядом с трудящимся в поте лица Вовой и врезал тому стулом по голове. Крановщик обмяк и умиротворенно откинулся на пол.

Батон помог инспектору поднять правдоискателя на ноги, нырнул во врачебный кабинет и принес стакан воды. Детина жадно выпил и принялся отряхиваться. Инспектор (с уже не злым, а светлым и добрым лицом) поднял с пола растоптанные очки без стекол и торжественно водрузил их на нос потерпевшему. Тот, находясь в прострации, поблагодарил заботливого милиционера, перешагнул через пребывающего в нирване Вову, и зашел в освободившееся к этому времени помещение. Инспектор с добрым лицом сердечно поблагодарил Батона за оказанную помощь и проследовал за вежливым правдоискателем.

Абакумов приподнял Вову, прислонил его к стене и похлопал по щекам. Крановщик пришел в себя, обвел коридор мутным взором и хрипло спросил:

— Где этот кондом облезлый?

Абакумов успокоил крановщика и сообщил, что Вова честно заработал пятнадцать суток, минимум. А может и больше.