Ребус

– Но это не мог быть Парцес, не мог, – в страстном и всемирном ужасе шептал Ралд, хватая врача за руку. – Он мой приятель, он был далеко, он так не умеет, это не Парцес, скажите им!

– Вам надо спать, – говорил врач и вкалывал ему дурман.

Ралд забылся страшным сном, где стрелы черного пламени летели ему в голову, а мягкий голос, от которого встали бы дыбом волосы, если б Ралд все еще существовал, повторял: «Как сольпугу, как сольпугу!» Ралд просыпался и просил прессу, просил Парцеса и Равилу Крусту. Врач сказал, что ему больше нельзя вкалывать дурман, иначе он станет зависимым.

– Мне не помогает ваш дурман, – сказал Ралд и заплакал единственным оставшимся у него глазом.

Врач был хорош, врач умел касаться всемирной боли и утешать ее. Его пугало то, чего он касался во всемирном измерении, но жалость к изуродованному человеку, недавно слывшему столь обаятельным, пересиливала страх перед тьмой, что поразила глаз Ралда Найцеса.

Через несколько дней Ралд стал прогуливаться по больничному коридору. Другие больные узнавали его благодаря газетам и спрашивали, что с ним случилось.

– Я и сам не знаю, – отвечал он. – Но это не Парцес, это не он.

Газеты опубликовали заметки о странном нападении на Обвинителя по делу Равилы Крусты, выдвигая теории, что виновником мог быть знаменитый шеф-следователь Дитр Парцес. Прилагались и комментарии Андры Реи, которая заявляла, что плохо понимает, что произошло, но также сомневается, что Дитр Парцес мог так изуродовать приятеля и коллегу.

«Парцес, – писали газеты, – телесно и всемирно сильный человек. Его воля разорвала сердце Рофомма Ребуса, поэтому не стоит исключать, что и повздорив с Найцесом, Дитр Парцес мог применить те же всемирные методы насилия над телесным».

Ралд не знал, рассказать ли всю правду о том, что он видел и не видел, о голосе и боли, вернувшей его в теломир. А если рассказать, то кому? Душевник мигом заберет его к себе на учет, едва ожоговое отделение скажет, что жизни Ралда больше ничего не угрожает. А лежать в душевном отделении офицеру полиции было не слишком престижно.

Его навестил начальник, за ним по пятам следовала Эстра Вица, глашатай полиции, отвечавшая за реагирование по насильственным преступлениям.

– Что бы ни произошло, все решат, что они оба повредились душой – и Парцес, и Найцес, – заявила Вица. – Поэтому молчим и гоняем прессу веником из ядовитой ивы.

– Уже идут слухи о внутреннем разбирательстве, – генерал снял пенсне с затекшего носа и принялся протирать стекла шейным платком. – Но какое может быть внутреннее разбирательство, если один еле отошел от дурмана, а другой под наблюдением у душевников?

– Дитр здесь? В душевном отделении? – воскликнул Ралд, вскакивая.

– Здесь, но тебе к нему нельзя, – заявил начальник и с силой надавил на плечо Найцеса, заставляя его лечь обратно.

Наконец свершилось всемирное чудо, и Ралда навестила Андра Реа.

– Я здесь последний день, – отрывисто объявила она. – Мне пора на мой пост. Но я вернусь, когда ты поправишься, чтобы присутствовать в качестве Свидетеля по внутреннему разбирательству.

– Не надо никакого разбирательства, ты же сама видела, что случилось, – Ралд тряхнул слипшимися, давно не мытыми волосами. Его почти не беспокоило, что перед Андрой он выглядит не слишком съедобно. Почти.

– Я видела, что ничего не видела, Ралд. По словам Виаллы, Дитр весь день мечтал дать тебе в глаз, а может быть, даже в оба.

– Но он же не мог так сильно хотеть дать мне в глаз, что преисполнился всемирной тьмой. Это же Парцес, ты же его знаешь лучше меня, он же не мог…

– Да, я лучше тебя знаю, что Парцес не склонен выжигать людям глаза. Но я была у него, и он, видишь ли…

Ралд возбужденно схватил ее за руку. Андра не отстранилась, а лишь мягко похлопала его по ладони другой своей рукой.

– Он сказал, что в последнее время чувствует внутри себя некую гнилую тень. Видит кошмары во сне и наяву. Я бы списала это на посттравматическое проклятие, которое бывает у солдат после первой битвы, но Дитр всегда был очень и очень крепким, а битв у него было множество. Я думаю, что проклятие имеется, но оно всемирного свойства. Вернее, душевник так думает, а я согласна. Он даже не знает, пускать ли к Дитру жену, ведь она в положении.

– Андра, – прошептал Ралд, который вдруг понял, кому он должен это сказать. – Пообещай, что пока что никому не скажешь…

– Что такое, Найцес? – поджала губы Андра, но тем не менее наклонилась к нему.

– Я слышал его во тьме. Слышал Ребуса. Он сказал, что я не прав насчет его чувства юмора. И выжег мне глаз.

– Чего?! – охнула Андра.

– А перед этим я видел… видел, как глаза у Парцеса наполнились тьмой, этой самой тьмой, и что-то исторглось из него, исторгло меня из теломира во всемирное небытие. Парцес стоял там же, это оно из него, оно – из него.

Увидев, как на него смотрит Андра, Ралд зашептал: