Ребус

– Я в этом не виноват, прошу заметить и зафиксировать. В этом повинна лишь всемирная закономерность, издержки вашей профессии, ну и вы сами, конечно же.

Зрелая дама из репутационного отдела Префектуры с отвращением дернула ноздрями, что не укрылось от внимания террориста.

– Вот вы мне тоже очень и очень давно не нравитесь, не помню вашего имени, госпожа.

– Омм душевнобольной, – собрав в кулак всю храбрость, сказала дама, – иди-ка ты во тьму.

– Да растворишься ты, – мягко ответил Ребус, и из пальцев дамы вылетел бокал, разбившись о мраморный пол, – чем вы там растворяетесь?

Руки ее поползли к горлу, хоть она и явно сопротивлялась. Она принялась душить себя, последними вздохами вопя о помощи. Большинство женщин ринулись врассыпную, а несколько схватили ее за локти и запястья, пытаясь прервать удушение.

– Отпустить! – звучно крикнул Ребус. – Не мешать!

Они покорно и механически отошли от умирающей женщины, а та кончалась на полу со страшными хрипами.

– Никому не расходиться, пресс-конференция еще идет! – продолжал Ребус. Одни послушно – то ли испугавшись, то ли под властью его голоса – застыли на месте, а другие, подобрав юбки, сбегали со ступеней фойе к выходу. Дверь оказалась заперта, и женщины принялись бить кулаками и вопить, чтобы кто-нибудь снаружи их услышал. – Если не прекратите, я вас всех сожгу, – пообещал Ребус, и мало-помалу глашатаи начали успокаиваться.

Ребус продолжил курсировать по фойе, размахивая подолом тальмы, болтая о том, как ему жаль, что Доминион такой большой и до западных стран так легко не добраться, поэтому ему остаются лишь их дипломаты.

– Я не могу надолго бросать Конфедерацию, поймите. Я слишком патриотичен, чтобы впустую растрачивать всемирно отмеренное мне время на чистку в других странах. Я слышу беззвучный вопрос. Ну же, задавайте! Но предупреждаю всех трепливых потаскух, что если вы попытаетесь залить мне в уши свою всемирную убедительность, я заставлю вас разбить бокалы и засунуть ножку себе в глаз.

Глашатаи молчали, они в ужасе взирали на оплавленного человека без волос и губ, с покрытыми горелой кожей длиннопалыми руками, что выглядывали из-под тальмы ученого. Ребус, прекрасно зная, какой эффект производит на окружающих, не стеснялся близко подходить к женщинам, наклоняясь к ним с высоты своего роста, чтобы они могли разглядеть каждую неровность на том, что было у него вместо лица.

Он говорил про чистку и сверхчеловека, про свой всемирный долг, который, впрочем, ему нравится выполнять.

– Конечно же, вы все задавались вопросом – какого тухлого вообще тебе нужно, Рофомм? Зачем ты все это делаешь, да еще и почти что в одиночку? Ответить просто не получится. Я ученый и занимаюсь интеллектуальным трудом потому, что это доставляет мне удовольствие. Это конфедератское поле экспериментов, – он помахал в воздухе изуродованной рукой, – лишь вынужденный полигон, потому как родился я здесь. Родись я в Гралее, чего, по счастью, не случилось, ведал бы лишь ей одной. Правда, в Гралею я тоже захаживаю, но лишь из уважения к старой крепкой породе.

Насытившись всеобщим ужасом, он спокойно вышел из центральной двери Дворца Словесности, и дамы, с которых спало оцепенение, ринулись за ним, крича в пустоту, чтобы кто-нибудь задержал террориста. Но он словно растворился ночным воздухом, и полицейские лишь пожимали плечами.

Профессиональное Объединение информации и репутации после этого инцидента подало в Префектуру требование повысить всем глашатаям без исключения жалованье на четверть, потому как данная группа граждан теперь находится под прицелом всемирного террориста. В Префектуре сказали, что это невозможно как для государства, так и для коммерции. После долгих препираний Префектура согласилась-таки выписать указ о том, что общественные глашатаи, а также специалисты по репутации оружейных и сырьевых заводов и прочих важных коммерческих компаний будут получать индексируемое в позитивную сторону жалованье в соответствии с неизбежным падением курса союзного. Иные глашатаи ценностных привилегий не получили, зато им отныне полагались розовые флажки для передвижения на экипажах и дополнительный выходной раз в тридцать дней.

Вица тогда была студенткой, но после получения сертификата от профессии не отказалась. Она занималась реагированием по насильственным преступлениям, к работе Эстра относилась с особо любовным скотством. Благодаря известности Ребуса многие преступники старались подделать свои мерзости, выдав их за его творения, и когда очередная полицейская группа наткнулась на результаты деятельности какой-то банды в Техническом Циркуляре, Вица предложила шеф-следователю и старшему глашатаю опубликовать статью.

– «Ребус сдулся»? – возмутилась начальница. – Да сказано же тебе, что это не Ребус! Жертвы не сами себя распотрошили, их убили, а затем вложили ножи в мертвые руки. Могли б доказать, так давно бы уже…

– Шеф, зачем время тратить? – зевнула Вица. – Выпустим статью, а он за нас с ними и разделается.

– Он с ними разделается так, что петля им покажется объятием наперсницы, Вица, – ужаснулся шеф-следователь.