Ребус

Они оба умолкли. Ребус сел в кресло, не выпуская из рук сына. Он хмурился, рассматривая младенца, но мало-помалу напряжение сходило с его бледного лица. Водосвинка подошла к хозяину и ткнула его носом в колено, требуя, чтобы ее чесали под подбородком. Ребус поднес сверток к морде грызуна, и зверь мирно обнюхал младенца.

– Красивый, да, Гафель? – сказал он питомцу. Подняв взгляд на Дитра, Урномм Ребус спросил: – У него есть имя? Или только моя фамилия?

– Есть. Его мать оставила записку дому сирот о том, что ребенка зовут Рофомм Ребус.

– Хорошее имя, – одобрил отец, поглаживая сына по лицу своим белым пальцем. – Перед тем как уйти, она спросила меня, как будет звезда по-гралейски. Я ответил, что «рофе». Так вот к чему это было. Хорошее имя.

Дитр ушел от него, так и не представившись. Он уходил от него даже не взяв обещания вырастить сына достойным человеком, ему казалось, что сделал он все на свой страх и риск. Выйдя за калитку, он пошел по спящему поселку – прямиком туда, где начинались золотые нити, зовущие его нестись вперед со скоростью мгновения.

* * *

Дитр не стал переноситься на семьдесят лет вперед, решив, что хватит и сорока. Поселок Марил больше не был поселком, а особняк Ребусов разросся вширь и ввысь огромным строением.

Снова было тепло, а людей стало куда больше. Особняк Ребусов не был жилым зданием, а по обеим сторонам от ворот стояли охранники с ружьями. Они были одеты в незнакомую Дитру форму – их одежда напоминала одновременно гралейские кафтаны и полицейские плащи, на голове у них были серые береты с голубой звездой. Молодой человек, оттолкнув Дитра, быстро прошел к воротам. Охранник остановил его и потребовал что-то на гралейском языке. Молодой человек достал личник, охранник изучил документ, вернул владельцу и растворил калитку. Кругом говорили и на варкском, и на гралейском, обоих языков звучало поровну. Городок находился на границе двух стран, но Дитр знал по Виалле и покойному коллеге Коггелу, что диаспора спокойно между собой разговаривает на родном языке. Здесь же были не только гралейцы, судя по лицам, но и варки.

– …я изучала мнение масс, и листовки… – говорила одна из девушек, гурьбой пробежавших мимо Дитра.

– Не масс, а граждан, – поправила ее коллега.

Галдя, глашатаи побежали к уличному продавцу холодных сливок и принялись наперебой заказывать себе лакомства у лоточника. Несколько мужчин с чертежными досками мрачно выходили с территории особняка, и один из них нервно схватил за локоть молодого человека, который позевывая шел им навстречу и вытаскивал личник.

– Огел, где макет?

– Ой, отстань, сроки еще…

– Сроки горят! – рявкнул мужчина и всучил ему чертежную доску. – Чтоб красиво было, а не как обычно.

Творилось что-то странное. От гралейского духа Марила не осталось и следа. Перед Дитром расстилался очень прогрессивный и очень безликий город, который лишь по теплолюбивым растениям можно было принять за северное поселение. Механическая лошадь – одна из тех, что в Гоге таскала самые неприятные грузы или возила излишне буйных пассажиров вроде детей, была запряжена в каретный поезд. Экстерьеры вагонов уже начали использовать в коммерческих целях, однако Дитр впервые видел такую странную рекламу. «Выбирай, избавляй», – гласил первый вагончик. «Голосуй, освобождай», – было написано на втором. «Всемирная государственность», – сообщали крупные буквы на третьем.

– Возьмите ленточку, гражданин, – к Дитру подбежал мальчишка и всучил ему ярко-голубую ленту. – Повяжите вокруг предплечья в знак солидарности с согражданами, – оттараторил он и был таков.

Дитр поглядел на ленточку из недорогой, но крепкой ткани. На ней было вышито мелкими черными строками: «Я, гражданин агломерации Акк, гордо и всемирно признаю себя свободным. Мои ценности принадлежат лишь мне, но мое сердце – моим согражданам. Я не хочу, чтобы за меня принимали решения чужаки, которых я не выбирал править моей судьбой и судьбой моих сограждан. Я – чту всемирный выбор, моя страна – это я».

Ленточка была непростая. Дитр почувствовал, что слова по мере прочтения звучат в его сознании маршевой песней и вдохновленным хором мужчин и женщин. Это была «Родная высота», но слова были иными, чем их знал Дитр в варкском переводе. Вероятно, нездешний хор пел на всех языках сразу, но слышал Дитр лишь варкский.

Родная высота, моя свободная,
Беспечно можешь ты дышать.
Родная высота, я за тебя сражусь
И мир пойду освобождать!

Стряхнув с себя всемирное наваждение, Дитр сунул ленточку в карман. Он понятия не имел, к какому выбору и свободе призывают его ленточка и вагоны поезда с механической лошадью. Единственная свобода, которая была ему нужна – свобода от гнилой тени Ребуса. А выбор свой он уже сделал.

Твердым шагом, стараясь скрыть замешательство, он направился к воротам, где стояли охранники.

– Покажите ваш личник, гражданин, – с акцентом произнес один из крепких господ.