Речи о религии к образованным людям, ее презирающим. Монологи (сборник)

17) О таком понятии, как действие благодати, которое привычно нам почти лишь в его своеобразной христианской форме, трудно говорить столь общим образом, чтобы объяснение охватывало и то, что ему аналогично в других формах религии. Но сюда принадлежит все, в силу чего какой-либо человек представлялся избранным любимцем божества. В понятии откровения более подчеркнута пассивность, в понятии вдохновения – творчество. Но то и другое совместно принадлежит к понятию благодати, причем первое более намечает благодать, последнее – ее действие, и всюду исключительно религиозные люди характеризуются обоими признаками. Если в дальнейшем выражение «откровение» обозначает вхождение мира в человека, а выражение «вдохновение» – первичное выступление человека в мире, то последнее возбудит, вероятно, менее сомнений, так как всякое вдохновение стремится выступить наружу и совершить что-либо в мире, и все первичное, менее всего определенное извне, всегда преимущественно признается вдохновением. Первое же, хотя и соответствует упомянутому объяснению откровения, которое также ввиду необходимой здесь общности мысли не могло быть формулировано иначе, но все же легко могло бы вызвать упрек, что оно в интересах менее совершенных форм религии оттесняет христианское воззрение или что оно менее подходит к нему. Однако не следует упускать из виду, что идея Божества вступает в наше сознание не иначе, как в связи с идеей мира; а что здесь не может разуметься какое-либо иное воспринимание его, которое было бы не религиозным, а например, умозрительным, это, кажется, достаточно ясно высказано в приложениях.

18) Тем, что сказано в моем «Вероучении» § 3–5, я надеюсь, более ярко освещается сказанное здесь, и преимущественно то, что все религиозные переживания выражают непосредственное бытие Бога в нас через чувство. Ведь вряд ли еще нужно напоминать, что бытие Бога вообще не может быть иным, как только действенным, и только о действенном бытии, именно возбуждающем, и идет речь, и что также, наоборот, божественное воздействие на предмет равносильно всему бытию Бога в отношении этого предмета, ибо не может быть страдательного бытия Бога. В объяснении нуждается разве лишь то, что я здесь представляю единство нашего существа, в противоположность множественности функций, как божественное в нас, и говорю об этом единстве, что оно выступает в религиозных переживаниях, так как ведь из иных его проявлений можно было бы умозаключить, что и самосознание есть тоже лишь отдельная функция. Что касается первого, то могут возникнуть сомнения относительно того, что единство нашего существа есть божественное в нас, и можно сказать, что это название заслуживает лишь то, что является основой нашей способности сознавать Бога. Даже если бы эти возражения были основательны, то все же оставалось бы верным, что в религиозных переживаниях возбуждается именно божественное в нас, а это есть здесь главное. Что же касается остального, то, конечно, единство нашего существа, так как оно есть нечто безусловно внутреннее, никогда не может само по себе и в чистом виде выступать наружу, но наиболее непосредственно оно все же проявляется в самосознании, поскольку в последнем оттесняются отдельные отношения; как и, с другой стороны, самосознание, там, где в нем проступают отдельные отношения, более всего является в виде единичной функции.