Речи о религии к образованным людям, ее презирающим. Монологи (сборник)

21) И это место, которое также направлено против ограниченных и в своей глубочайшей основе нечистых представлений, постигла судьба, сходная с судьбой сказанного о личности Божества, и оно возбудило такие же недоразумения. Ибо и здесь нашли возможным усмотреть, что я хочу умалить надежду на бессмертие и противодействовать ей, изображая ее как слабость. Но здесь было совсем не место давать объяснения по существу вопроса или излагать собственное мнение, которое я имею о нем в качестве христианина; последнее может быть найдено во второй части моего «Вероучения», и оба сочинения должны и здесь взаимно дополнять друг друга. Здесь же надо было лишь ответить на вопрос, связана ли эта надежда с религиозным направлением души столь тесно, что одно не может существовать без другого. Но как мог я ответить на это иначе, чем отрицательно, когда большинство исследователей в настоящее время признает, что древний избранный народ в более раннее время не знал этой надежды, и когда легко показать, что в состоянии религиозного возбуждения душа скорее погружена в мгновение, чем обращена на будущее? Может, однако, показаться суровым, что эта речь явственно стремится мы вести столь широко распространенную среди благороднейших людей надежду на возобновление и вечное сохранение индивидуальной жизни из низшей ступени своекорыстия, тогда как было бы легко вывести ее из любви к вещам, которые нам дороги. Однако, обозревая все формы, в которых надежда на бессмертие может являться как высшее самочувствие духа, мне все же казалось в отношении противников веры естественным и необходимым и здесь противодействовать тому, чтобы какая-либо определенная форма представления, и притом носящая явственные следы скрытого за ней подчиненного интереса, не смешивалась с самим существом дела; мне казалось необходимым подготовить такую постановку вопроса, которая была бы естественна не самосознанию, ограниченному личностью и связанному любовью к избранным объектам, а самосознание, в котором личный интерес уже очищен облагораживающим подчинением себя сознанию человечества и природы. С другой стороны, чтобы избегнуть бесконечных прений, которые чем далее бы шли, тем более уклонялись бы от главного предмета, необходимо было обратить внимание противников на то, что этот вопрос может подлинно религиозно обсуждаться лишь теми, кто уже приобрел высшую жизнь, которая одна лишь достойна победы над смертью и которую дает лишь истинное благочестие. Если здесь несколько сильно выражено отвращение к самообману низшего умонастроения, которое гордится тем, что оно может воспринимать бессмертие и руководиться вытекающими из него страхом и надеждой, то я могу оправдать это лишь тем, что здесь нет искусственной риторики, а что действительно это всегда было во мне сильным чувством; и более всего я желал бы, чтобы каждый человек, проверяя свое благочестие, видел самого себя не только так, как разумел Платон, говоря о душах, что они являются перед судьями подземного мира лишенные всех чуждых украшений, которыми они обязаны внешним условиям жизни, но чтобы он также откинул эти притязания на бесконечную продолжительность и, рассматривая самого себя, как он есть, решил бы, суть ли эти притязания нечто большее, чем титулы, которыми часто украшают себя земные владыки, – обозначения стран, которыми они никогда не владели и не будут владеть. Кто так обнажившись все же находит в себе вечную жизнь, – на что намекает конец этой речи, – с тем будет легко столковаться в этом вопросе, так как это пытается сделать мое изложение христианской веры.

Сверх того, не следует упускать из виду намеченной и здесь параллели между обеими идеями – идеями Бога и бессмертия – в отношении к различным формам их представления. Ведь если наиболее антропоморфическое представление личности Божества обыкновенно предполагает и нравственно загрязненное сознание, то тоже применимо и к такому представлению о бессмертии, которое, наподобие Елисейских Полей, отображает лишь более прекрасную и расширенную землю. И как есть большая разница между неспособностью мыслить Бога в такой личной форме и отсутствием вообще мысли о живом Боге, и только последнее означает атеизм, так и человек, который не дорожит таким чувственным представлением о бессмертии, еще весьма далек от отрицания вообще бессмертия. И если мы хотим называть благочестивым всякого, кто верит в живого Бога, то мы должны называть благочестивым и всякого, кто верит в вечную жизнь духа, в какой бы форме она ему ни представлялась.

Пояснения к третьей речи