Редакционное задание

— Зачем ты прячешься? Поверь, я успел всё рассмотреть. И стеснятся тебе нечего.

— А может я от природы застенчивая? — бурчу.

Боже, и куда девалась боевая журналистка-оторва, которая не вылазила с молодёжных тусовок? Кто эта скромница? Хм… Кое-кто определённо на меня странно влияет.

— Это хорошо, — отзывается Базиров, разваливаясь на диване, как сытый кот. Закидывает руки за голову, явно красуясь. Этот гад точно не имеет понятия о застенчивости, а мне — приходится старательно отводить глаза. — Мне нравятся застенчивые.

И это его «нравятся» проходится по душе наждачкой надежды.

Я спешу в душ, чтобы не начать хлюпать носом прямо при Ираклии. Не дождётся!

Как ни странно, но стоя под струями воды, я успокаиваюсь. Ведь я получила, что хотела — обалденный секс с мужчиной, в которого втюхалась с первого взгляда. И ни капельки не жалею. И да — хотела бы повторить много раз.

А чувства? О них речи не шло. И, если честно, мне бы вовсе не хотелось, чтобы мужчина был одержим мною, чтобы я стала чьим-то наваждением. Всё-таки — это тёмные, разрушающие чувства. А любовь должна быть светлой, приносить радость, дарить крылья.

Выхожу из душа, напевая. Думаю, мне кое-что нужно сменить в своём облике — завтра же закрашу синие пряди и куплю себе пару платьев. И пусть коллеги видят, что у меня есть фигура и ноги, вообще-то, от ушей. Кажется, «идеальность» передаётся половым путём.

Ираклий всё так же лежит на диване, что-то смотрит в своём айфоне последней модели. Правда, соизволил прикрыться пледом. И на том спасибо.

— Одолжишь полотенце? — спрашивает он.

— Куда тебя девать? — иду в другую комнату, где у нас с тётей стоит общий шкаф, достаю оттуда большое байковое полотенце и даю ему.

Ираклий сгребает свою одежду и уходит в душ, а я заставляю себя не пялится на его зад…и на спину… и вообще не пялится.

С водными процедурами он справляется быстро, возвращается с влажными волосами, но полностью одетый.

— И что теперь? — говорю я.

Мне хочется внести хоть какую-то ясность в наши отношения. Хотя… у нас вроде нет никаких отношений. И это, почему-то, неприятно царапает.

Но добивает меня ответ Ираклия.

— Теперь я должен попробовать с Ларисой. Чтобы или убедится, или исключить.

Практик, блин. И вот как я должна отнестись к такому заявлению? Постараюсь с юмором.

— И что будет, если вдруг твоей истинной парой окажусь я? Тоже начнёшь меня сталкерить?

Он хмыкает.

— Зачем? Я просто буду заходить к тебе на пельмени. Ты же не против?

И я задыхаюсь… Это же намёк на продолжение знакомства? Или мне кажется?

— Не против, — честно признаюсь я, пряча улыбку. — Но как ты намерен провернуть свою «проверку» с Лариской? Она теперь тебя к себе на пушечный выстрел не подпустит.

— Устрой нам свидание.

Ага, похороны твои… и мои заодно!

Но говорю другое:

— А ты в ответ устрой мне встречу с Кириллом Тихомировым.

— Хм… Боюсь, Кирилл занят и безумно влюблён в свою жену.

— Да господи! Я не об этом!

Блин, ну не признаваться же мне, что я тоже влюблена — безнадежно и по уши?

— А о чём?

— Хочу расспросить о его матери. Уж очень странные обстоятельства её гибели.

— Кирилл не станет говорить об этом с посторонним человеком. Тем более, с журналистом.

— Да, я заметила, — фыркаю, — у них семья вся чурается прессы.

— Тому есть причины, — он подхватывает сумку, которую бросил в прихожей, когда пришёл, и говорит: — Я пойду. Поцелуешь на дорожку?

Улыбаюсь, подхожу к нему, встаю на цыпочки и целую. Неумело и нежно.

И тёплое сияние зелёных глаз служит мне наградой.

Когда Базиров уходит, накатывают одиночество и страх. Ведь столько вопросов осталось без ответа — кто тот человек, назвавшийся Качинским, и откуда он взял мой телефон? Как он вообще узнал, что вотпрямщаз я сижу с той газетной вырезкой? Почему для угрозы мне он выбрал не только тетю Лиду, что было бы логично, но и Ларису? Ведь если рассудить — она лишь моя одногруппница. У меня нет прямо близких задушевных подруг. Значит, понимает, что угроза Ларисе — угроза Ираклию, а вот это уже — ударит по мне.

Стоп! Значит, этому монстру известно и о моих чувствах Базирову? Но как? Откуда? Я сама от себя их тщательно прячу.

Становится жутко, забираюсь на диван с ногами, обнимаю себя за плечи. Меня слегка потряхивает, хотя в квартире тепло. Я вспоминанию давно услышанные слова: некоторым тайнам лучше оставаться тайнами. И в этом есть доля истины. Часто наши любопытные журналистские носы проникают под разные грифы и запреты. И чем больше этих грифов и запретов — тем вожделеннее для репортёра материал.

Но ведь, как говорил Малдер, истина где-то рядом. И что если я, выведя на чистую воду эту организацию, подставлю под удар дорогих мне людей? Или — вообще — пострадаю сама?

Одергиваю себя и корю за малодушие: Ираклий, вон, в горячие точки ездит, жизнь рискует, а ты — сидишь, трясёшься. Но ехидный внутренний голосок шепчет: «Так он и не человек, твой Ираклий. Генетический мутант»

Растеряно шарю взглядом по комнате, что хоть как-то успокоить нервы, и натыкаюсь взглядом на прямоугольник визитки.