— Не журналистов, а конкретно вас, Олеся. Ту, кто имеет в этом деле эмоциональную заинтересованность. Ту, кого это касается лично. Ту, кто в итоге не доведёт это дело до публикации.
Хитрый жук, недаром юрист. Всё просчитал, на десять шагов вперёд. Мне с таким оппонентом точно не справится. Но я попробую.
— А Правов? Как он узнал, что я занимаюсь этим делом? Вернее, как узнал ясно: подсказали, толкнули в нужном направлении, намекнули, что ищейки идут по следу. Но как он узнавал, где я? Что я делаю? Он всегда звонил мне удивительно вовремя…
— Так ксерокопия, — сознается Зорин. — Девушка, которая делала её вам, моя ученица. Практикуется в библиотеке сейчас. Она незаметно ляпнула на бумагу одну особенную «следилку». Вон, Тихомиров вам лучше расскажет, что это и как оно работает. Это изобретение их отдела.
Кирилл лишь презрительно кривится и складывает руки на груди, закрываясь.
— Хорошо. Но всё-таки… Зачем Правову было называться Качинским?
Зорин усмехается:
— Это же логично. Он был тщеславен, но мало что из себя значил. А тут у него возник интерес.
— Интерес? — попугайничаю я.
— Да, и жгучий. К одной красивой молодой женщине с редким именем Ефросинья.
И вот теперь Кирилл Тихомиров вздрагивает.
Глава 14
Тихомиров складывает руки на груди, словно заслоняясь от всего мира, и говорит максимально холодно:
— Если вы о той грязной истории, что у Правова якобы была связь с моей матерью, то это — сущий бред.
— Да, кстати, — вмешиваюсь я, хотя Кирилл буравит меня таким взглядом, что во мне должна появиться дыра, — в том интервью, с которого я снимала ксерокопию, Правов как раз и отрицает какую-либо возможность романа с Ефросиньей. Говорит, что бездарные актрисы не в его вкусе.
Кирилл презрительно фыркает:
— Так уж и бездарная! А сам он прям талантливый!
— Кирилл, — вмешивается Зорин, — при всём уважении — у вас эмоциональная заинтересованность! Поэтому ваша речь — мальчишеское ехидство.
Кирилл на краткий миг вспыхивает, будто он действительно мальчишка, которого сейчас отчитал строгий учитель перед всем классом, опускает глаза и замолкает.
Ему стыдно? За логичный, в общем-то, выпад?
А Зорин продолжает:
— Я думаю, Костя так пытался защитить Фросю от происков прессы. Он очень любил вашу маму, Кирилл.
Тот не отвечает, лишь желваки недовольно ходят.
— Кстати, Качинский видел, что Костя проявляет определённое внимание к Фросе и поддерживал его в это, поощрял.
Кирилл кривится так, будто проглотил лимон.
— То есть, поощрял супружескую измену? Эдмонд Янович же понимал, что она замужем, и у неё ребёнок от любимого мужа. Иначе бы она не оказалась в том профилактории.
— Не измену, — машет головой Зорин, — нет-нет, что вы. Но Качинский, определённо, был человеком свободного кругозора и всегда ратовал за свободу выбора. И полагал, что любовь может зарождаться в человеческом сердце много раз. Да-да, именно большая, искренняя, настоящая любовь…
Кирилл сейчас, похоже, крупно разочаровывается в любимом, некогда, учителе:
— Хорошо свобода выбора! — говорит он ледяным тоном с нотками стали. — Этот Правов преследовал мою мать. Писал ей гнусные письма. Опускался до угроз.
— Да, когда Эдмонд Янович заметил, что Костина заинтересованность этой женщиной стала переходить допустимые границы, он запретил ему приближаться к ней. Более того, по сути, отлучил от проекта. И Правов ушёл, хлопнув дверью, а потом — везде, где только можно, стал пакостить Качинскому. Например, трепался в жёлтой прессе, называясь его именем. Тогда не очень-то проверяли достоверность источников информации. А настоящий Качинский был слишком не публичен.
Я не могу удержаться от того, чтобы не вставить ремарку:
— Это, руководствуясь тем, что каждый должен иметь свободу выбора, Качинский допускал, чтобы над беззащитными детьми, считай, младенцами, проводили гадкие эксперименты? А их матерям пудрили мозги, что детей лечат новейшими разработками препаратов?
— Так было нужно, увы. Как видите, в итоге никто не пострадал.
— Протестую! — к обсуждению подключается Ираклий. — Погибла мать Кирилла, из-за того, что чокнутый учёный на неё запал. Это же ведь Правов подстроил ту аварию? — Зорин кивает. — Родители Олеси тоже погибли. А «выбраковка»? Сколько их? Тех, на которых эксперимент сработал не так?
— Они были «выбраковкой» изначально — дети алкоголиков, наркоманов, бомжей. Которых бросали, пытались убить, отправляли в детские дома.
— Капец! — в своей манере резюмирует Марта. — То есть, детям и так херово, ибо Судьба показала им пятую точку, а их ещё в лабораторию волокут и делают из них красноглазых зомби.
В кои-то веки я была полностью согласна с Мартой и возмущена не меньше.