С силой оттолкнувшись, я ловко запрыгнул на свою лошадку и вцепился в её гриву свободной рукой. Я чувствовал, как она дышит подо мной. На левой руке осталась кровь Фоуни, и хотя я снова сидел на своей милой Саре, ребёнком себя больше не чувствовал. Правда, всё же убрал револьвер в сумку. Пока что с меня хватит быть взрослым.
Ливень усиливался. Он мерно барабанил по моей шляпе. Из-за тёмных облаков, затянувших небо, казалось, что уже наступила ночь.
– Мистер Фоуни, – сказал я, – как бы там ни было, я не верю, что вы совсем уж пропащий.
Он застонал, и его лицо исказила гримаса боли.
– Из нас двоих ты один так думаешь. Давай уже, убирайся отсюда.
Я нежно сжал мою Сару. Её не надо было понукать и говорить, куда идти. Мы с ней были как единое целое. Она сама повернулась и побежала туда, откуда я приехал.
– Умница, – прошептал я, наклонившись к ней и гладя по её сильной шее. – Умница моя.
Жеребец мистера Кэмпбелла, весь мокрый от дождя, оказавшийся вдали от знакомых лиц, с готовностью последовал за нами. Его копыта стучали у нас за спиной, пока мы неслись по тропе.
Я не оглянулся на Калеба Фоуни, умирающего в грязи от пули, которую я в него всадил. Не оглянулся, потому что не нашёл в себе сил.
Густой серый туман заволакивал всё вокруг и пробирался под одежду. По коже у меня бегали мурашки.
Сердце нестерпимо ныло. Я убил человека. Застрелил и оставил умирать под дождём. И от этого мне было холодно, страшно и одиноко.
Так мы мчались галопом во мгле, и моё сердце говорило с Сарой. Не произнося ни слова, я рассказывал ей о своём путешествии. Об А-Ки, о гризли с Колокума, о небольшом поселении индейцев. Об уже знакомом ей Эзре Бишопе, о том, как мы с А-Ки чуть не утонули в реке Якиме. О мальчике и младенце в хижине у каньона. О прощании с другом и о том, как я зацепился за поезд. О том, кого оставил умирать в грязи. О взрослом мальчишке, который вернул любимую лошадь. И в то же время мы рассказывали друг другу нашу общую историю. О маме и папе, их сыне и сестре. О рыже-пегой индейской лошадке. О доме. О семье.
Наконец мы снова были вместе. Как и назначено нам судьбой. Я и моя милая Сара.
Шляпа мистера Фоуни защищала лицо от дождя, но по щекам всё равно текли слёзы. Они были как река и тоже нашёптывали свою историю.
Мы выехали из лощины на ровную, прямую дорогу. Сара прочла мои мысли и побежала быстрее. Мы мчались галопом по зелёным просторам. Я позволил Саре бежать свободно и стремительно, так, как она сама хочет, унося меня от крови, которую я пролил, от человека, которого отправил в могилу.
Ветер хлестал в лицо. Сквозь полотно тумана, мрака и дождя ничего не было видно, но главное, что я чувствовал и видел Сару.
Вдруг она резко дёрнулась и пошатнулась. Раздался глухой звук, будто её ударили палкой.
Мы только что парили от счастья, а теперь падали вниз.
И за мгновение до того, как моё тело ударилось о твёрдую, беспощадную землю, я услышал эхо выстрела.
За мгновение до того, как мы рухнули в мокрую грязь, я с леденящей душу ясностью понял, что произошло.
В неё выстрелили.
Мою Сару, мою милую Сару буквально выбили из-под меня.
Глава 21
Я
лежал, оглушённый, лицом в грязи. Из меня словно вышибло дух и все мысли. Я моргнул и застонал, пытаясь вернуться к реальности.А потом услышал Сару. Позади меня. Когда мы падали, я перелетел через её голову. Она дышала тяжело, с хрипом. И, судя по всему, всё ещё лежала на земле. А это плохо, очень плохо, когда лошадь сразу не поднимается.
Я вскочил на ноги, не обращая внимания на ломоту во всём теле, и подошёл к ней, чуть прихрамывая. Глаза она открыла, но закатывала так, что видны были только белки. Мышцы дрожали и пульсировали. Я упал на колени подле неё и обхватил за шею.
– Сара! – закричал я. – Сара!
Её большое сердце громко стучало. Из ноздрей один за другим вылетали облачка пара.
По руке потекло что-то тёплое. Я сел в грязь, отпустив Сару.
Пуля вошла ей в шею. Прямо посередине, между плечом и головой.
Из раны, как нефть из скважины, била кровь. Она налипала на гриву и окрашивала белые пятна на шерсти в красный.
– О, Сара, – прошептал я сквозь слёзы. Она дышала всё медленнее. И мне совсем не нравилось, как у неё открыт рот и язык свешивается в грязь.
Моя Сара, моя милая лошадка. Моя память, семья, дом. Я прошёл много миль, преодолел столько испытаний, и всё ради того, чтобы её вернуть. А теперь снова терял.
К нам быстро приближался яростный стук копыт, но я даже головы не поднял. Мои глаза и моё сердце были обращены на одну лишь несчастную Сару.
– Руки вверх! – выкрикнул кто-то, но я держал руки только на моей бедной лошадке. Она должна была понимать, что я здесь, рядом. Правда, хоть руки я и не поднял, голову всё-таки вскинул и посмотрел в сторону, откуда шёл голос, сквозь жгучие слёзы.
– Вы застрелили мою лошадь, – сдавленно проговорил я. На крупном вороном коне сидел шериф, высокий и худой, с густыми седоватыми усами и сжатыми тонкими губами. На его груди сияла серебряная звезда. Он целился в меня из ружья. За ним ехал его отряд, и все блестящие стволы были направлены прямо на меня.