В тот момент, когда Итан согласился встретиться с Лэнсом через смс на моем телефоне, СМИ приступили к организации настоящего шоу. Лимузины, полицейский эскорт, черные входы, личные фотографы, подарки для пациента, инструктажи о том, что делать, как долго оставаться, что говорить. Все продумано до миллисекунды.
— Мистер Блэкстоун, Вы будете стоять слева от нее, пока Вас не представят лейтенанту Оукли, затем извинившись, покинете комнату, чтобы ответить на телефонный звонок. Ваша жена останется наедине с лейтенантом Оукли.
Пресс-секретарь, обратившаяся к Итану, побледнела от взгляда, которым он ее одарил. Она поморщилась. Я не видела его
— Все готовы? — Спросила она меня, демонстративно избегая зрительного контакта с Итаном.
— Да. —
***
Ноги сами несли меня вперед. Сама не знаю как.
Честно говоря, я чувствовала себя отстраненной, словно была не здесь, но каким-то образом шла медленными шагами, пока не оказалась в его частной палате. Не знаю, чего я ожидала. Но знала, что Лэнс был сильно ранен и что его нога была ампутирована чуть ниже правого колена, но человека, лежащего на этой кровати, я почти не узнавала.
Лэнс Оукли, которого я помнила, был воспитанником подготовительной школы на западном побережье. Собранный и амбициозный. Когда мы были вместе, он был студентом Стэнфорда и собирался получить степень юриста.
Теперь он не был похож на Стэнфордского юриста.
Татуировки покрывали его руки вплоть до костяшек пальцев. Каштановые волосы были коротко подстрижены, как и подобает военному офицеру, но в сочетании с небритой бородой он выглядел грубым и нервным. Крупный, мускулистый и покрытый чернилами, он был одет в больничный халат и лежал в постели, уставившись прямо перед собой на стену. Не на меня. Он выглядел опустошенным и совсем не походил на холодного женоненавистника, чей образ я держала в голове все эти долгие годы.
Должно быть, я резко остановилась, потому что Итан за моей спиной сжал руку сильнее.
Я сделала еще один шаг, придвигаясь ближе. Он посмотрел наверх. Очень темно-коричневые глаза, какими я их и запомнила. Исчезла та дерзкая самоуверенность, которая была в моих воспоминаниях.
Теперь я видела в нем то, чего не было раньше. Сожаление, прощение и стыд в том, как он предстал передо мной, лежа на больничной койке и без одной ноги. В какой-то момент за последние семь лет — возможно, сразу после травмы — Лэнс Оукли обрел совесть.
***
— Бринн.
— Лэнс.
Его лицо смягчилось.
— Спасибо, что пришли... сюда, — четко произнес он, словно его также проинформировал пресс-секретарь его отца.
— Не за что. — Я подошла, положила цветы на край одеяла и протянула руку.
Его татуированные пальцы сжали мою протянутую руку, и чудесным образом... ничего ужасного не произошло. Конец света не наступил, и солнце не померкло. Лэнс поднес мою руку к своей щеке и крепко сжал.
— Я так счастлив увидеться с тобой снова.
Фотограф чертовски хорошо запечатлел этот момент, и я знала, что увижу фотографии в печати, на телевидении, в журналах,
Я чувствовала Итана рядом; напряженного, как тетива лука, готовая вот-вот взорваться. Он, несомненно, был в ярости от того, что Лэнс прикасался ко мне таким образом. Странно, но меня это вообще не волновало. Я больше чувствовала оцепенение. Поэтому заставила себя продолжать эту шараду, притворяясь, чтобы мы все могли прекратить эти пытки.
Высвободив свою руку из его хватки, я сказала:
— Лэнс, это мой муж, Итан Блэкстоун. Итан, Лэнс Оукли, старый... друг из Сан-Франциско.
Лэнс переключил все свое внимание на Итана и протянул руку в знак приветствия.
— Приятно познакомиться с тобой, Итан.
Последовала долгая пауза, во время которой я не была уверена, что Итан ответит на рукопожатие. Время остановилось, все затаили дыхание.
Казалось, прошла вечность, когда Итан протянул свою руку и ответил Лэнсу.