Редкий гость (СИ)

Неистовая любовь первых колонистов к своим детям дала странные всходы. Стремясь оградить ненаглядных деток от всех тягот и забот, Первые, суровые люди, привыкшие грудью встречать невзгоды, внезапно для себя вырастили поколение гедонистов, желавших беззаботной жизни, сибаритов, способных только безбедно жить на пособия от Федерального образования. «Хлеба и зрелищ!» — требовали они от ФО, не желая ни трудиться на благо общества, ни наделить собственных детей родительской любовью, даже в этом полагаясь на власти. Их дети вырастали… Собственно, они ещё не выросли. Не видевшие материнской любви, не ведавшие отцовского авторитета, сызмальства они приучались смотреть на мир волчьим взглядом и выживать, подобно крысам.

Крысятки.

Пятеро пацанов играли. В один прекрасный момент кто-то из них обнаружил, что этот меховой комочек прикольно визжит, если наступить ему на хвост… или на лапу… можно пнуть его, и он смешно покатится по паркету спортзала…

— Что вы делаете!.. — мальчик рванулся на выручку своему питомцу и попал в руки Учителя.

Один из крысяток, светленький крепыш в спортивном костюме и кроссовках, озорно оглянувшись, наступил щенку на мордочку. Щенок закричал. Ему было больно.

— Нет!.. — мальчик бился в руках детины.

Щенок затих. Маленькое тельце бессильно дёргалось под ударами и толчками, пацаны смеялись.

Учитель разжал объятия.

— Убей, — услышал мальчик.

…Потом много чего было. Стрельба и рукопашный бой, штурм объекта в безвоздушном пространстве и охранная деятельность, «Миф двадцатого века» и «Моя борьба», ранения и ушибы.

Но щенок был лишним. Щенка он им не простил.

* * *

Огромное зеркало в туалетной комнате аэровокзала города Москвы (Федеральное образование Холт) привычно отражало блестевшие хромом рукомойники, мрамор стен и пластик дверей кабинок. Непривычной, просто-таки вопиющей своей чужеродностью деталью среди прочего интерьера торчал небритый бледный и красноглазый субчик, пялившийся в зеркало так, будто полированное стекло провинилось в его, субчика, бледности и красноглазости.

Прошин наклонил голову. Вселенная отправилась в неспешную петлю Нестерова и Прошин поспешил выправить наклон — слишком резко, петля сменилась затяжным штопором, подняв мутную волну в желудке…

Вода. Чуть тёплая — а нужен лёд, остудить распалённые спиртом мозги…

Прошин надёргал бумажных полотенец, вытерся, и отошёл на пару шагов, разглядывая результат. Красные глаза останутся — факт. Щетина… ладно, потом. Одежда…

Иван, забывшись, наклонил голову: ого.

Нет, поверх всего куртка. Старая добрая «горка», зимний вариант с отороченным мехом капюшоном. Но дальше…

«Так, братишка, — авторитетно заявил Донни, — тебе хреново. Ну, выглядишь ты так, будто любимую кошку тебе отравили». — «Жабробрю… жабробря…» — попытался Прошин. — «Ну да. Поэтому — держи». — «Не-не-не… Не. Ну, я же не…» — «Держи».

Цветастая рубашка: стадо… стаю… ну, очень много хамелеонов накачали сначала психоделиками, а потом чем-то вроде виагры.

Ремень.

«Теперь ремень. Мужик без ремня… не мужик». — «У меня ремень». — «Ты мужик». — «А у меня подтяжки». — «Ну… ты тоже мужик». — «А у меня нет ремня». — «Блин. Ну, ты странный мужик». — «Дайте два». — «А чего он… такой…» — «А у нас на югах ящерица такая была… У-у-у… Ядовитая до…» — «Здесь женщины». — «Ой, простите». — «Бабу бы…» — «Короче, ядовитая, но кожа — во». — «А ящерица теперь где?» — «Так на ремни извели…»

Штаны.

Прошин порылся в памяти, но штаны, похоже, были его инициативой.

«Да возьми джинсу, да и хрен бы с ней». — «Нее… Что ты понимаешь?..» — «Ничего. А где я ничего не понимаю?» — «Ну, это же «Филин», братишка. Знаешь, сколько я в нём напустолазил?..» — «Да вы заколебали материться!..» — «Простите». — «Бабу бы…»

Ботинки. Такие… остроносые, с пряжками, кожа с переливами, на Земле сказали бы — крокодил, а здесь… Бог весть что.

Прошин отвернулся от зеркала и, стараясь не привлекать внимание, вышел из туалета.

Внимание он не привлекал: в здании местного аэровокзала народу было раз-два и обчёлся, так что Иван процокал своими моднючими ботинками к автоматам со всякой снедью, у автоматов купил бутылку воды, выпил, купил ещё одну и, также цокая каблуками, вышел на улицу.

Пряный воздух чужого мира. Незнакомые созвездия в чёрной вышине. Машины на парковке перед входом, залитые светом фонарей.

Самолёт прилетел в Москву за полночь и друзья-собутыльники, растолкав Прошина, разбрелись кто куда, оставив Ивану заверения в вечной дружбе да одежду вот… хорошие люди, дай им Бог здоровья. Теперь предстояло найти Джангуляна и… По правде сказать, Прошин совершенно не представлял, чем будет заниматься. Экспедицию отменили, в местный Межкосмос его не возьмут — после всего случившегося и Джангулян был единственной надеждой как-то наладить жизнь до следующего МТ — а то возьмёт и не узнает…