Редкий тип мужчины

Шнурок был почти новым (Алексей носил ботинки вторую неделю), но вот же – взял и порвался на ходу. Производитель то ли не рассчитал прочность, то ли сэкономил гроши, приложив к тяжелой зимней обуви хлипкие шнурки. Алексей связал оборвавшиеся концы, посмотрел на часы и решительно повернул обратно, к торговому центру, расположенному возле метро. Время есть, надо обзавестись новыми шнурками, понадежнее. Впереди длинный рабочий день, два визита к партнерам, а смотрится связанный почти посередине шнурок не очень-то представительно, наводит на мысль о бедности. Вот, даже на новую пару шнурков денег у человека нет. Или, что еще хуже, на мысль о разгильдяйстве. Вот ведь раздолбай, даже порвавшийся шнурок сменить не удосужился. Заместителю генерального директора по развитию нельзя выглядеть ни бедняком, ни пофигистом. По нему могут судить о всей фирме.

Небольшой, два на три метра, магазинчик «Все для шитья и рукоделия» находился сразу у входа, по правую сторону. Закутанная в огромный пуховой платок продавщица (на вид – настоящая матрешка) скользнула по Алексею сонным равнодушным взглядом. Не иначе как решила, что мужчина забрел сюда по ошибке. Алексей прошелся вдоль прилавка, но среди всякой пестрой и блестящей мелочи шнурков не увидел или не углядел, хотя им, по логике, было положено здесь наличествовать среди прочего галантерейного товара.

– Доброе утро, хозяйка! – в магазинчике было жарко, поэтому Алексей снял шапку. – Мне бы шнурки черные, подлиннее и покрепче. Есть у вас такие и сколько стоят?

Продавщица, видимо, еще толком не успела проснуться, потому что ничего не ответила и не полезла никуда за шнурками. Таращила на покупателя глаза и ритмично хлопала веками – хлоп-хлоп-хлоп.

– Мне бы шнурки! – уже гораздо громче повторил Алексей. – Для ботинок, черные, длинные и непременно самые крепкие…

– Алексей Артемович! – знакомым голосом сказала «матрешка». – Это вы?

– Это я, – машинально подтвердил Алексей, вспоминая, откуда ему знаком этот голос. – А откуда…

Воспоминание сверкнуло в голове ослепительной вспышкой.

– Нина? – не веря своим глазам, но веря ушам, спросил Алексей. – Это вы?

Нина запомнилась ему совсем другой – стройной, красивой, довольно высокой… Или не очень высокой? Может, роста ей прибавляли каблуки? Алексей попытался было вспомнить, насколько высокими были каблуки у Нининой обуви, но не смог. Вгляделся в лицо, пытаясь увидеть какие-то знакомые черты, и не нашел их. Время меняет лица, это так, но Нине оно, кажется, нарисовало новое лицо – одутловатое, заплывшее, с глубоко запавшими глазами. Даже нос, кажется, изменился. Был нос как нос, а стал картошка картошкой. От былой стройности не осталось и следа, Нина сильно раздалась вширь и вообще сильно постарела. Но голос был ее. И еще она первой узнала Алексея. Сочла нужным узнать. Захотела узнать.

– Вот мы и встретились… – констатировал Алексей, думая о том, что ему хочется сказать Нине, о чем хочется спросить, да и стоит ли с ней вообще разговаривать. – Надо же…

– Я так и знала, что мы когда-нибудь встретимся! – торопливо, будто кто-то мог бы им помешать, заговорила Нина. – Алексей Артемович! Мне столько надо вам сказать, столько объяснить, но прежде всего я хочу попросить вас, чтобы вы простили меня за то, что я сделала! Для меня это очень важно, в самом деле важно! Простите меня, если сможете, только от чистого сердца!

Нина вдруг скрылась за прилавком. Алексею сначала показалось, что Нина упала, и он нагнулся, чтобы поднять ее, но увидел, что Нина стоит на коленях и умоляюще смотрит на него. Из-под платка выбилась прядь волос, в которых заметно просматривалась седина. По щекам Нины текли слезы. Ладони ее, сложенные в молитвенном жесте, дрожали. Подбородок тоже дрожал. Ее раскаяние выглядело искренним, но Алексея оно ничуть не тронуло. Правда, и злобы никакой он к Нине не испытывал. Абсолютно никакой. Не хотелось ни ругать ее, ни обличать, ни стыдить, ни тем более отвесить ей парочку звонких оплеух (а на суде так хотелось, что аж руки чесались, в самом прямом смысле чесались). Из всех чувств, которые могли оказаться уместными в подобной ситуации, Алексей испытывал лишь одно – любопытство. Пришло время узнать всю правду до конца, расставить все точки над «i».

– Алексей Артемович! – жалобным голосом канючила Нина. – Простите меня, если сможете! Только чтобы от чистого сердца! Я так страдаю! Меня Бог наказал! Вы же видите, во что я превратилась! Вы же видите!

– Все мы не молодеем, – жестко, но без злости сказал Алексей. – Встань, Нина, не надо больше спектаклей. Один ты мне уже устроила, век жить буду, не забуду…

– Простите меня, дуру грешную! – не делая попытки подняться с колен, Нина так рьяно затрясла сложенными ладонями, словно пыталась что-то ими разрубить. – Скажите, что не держите на меня зла, Алексей Артемович! Тогда встану!